Отчего же вы так не любите жалость, вы, сильные? не оттого ли, что боитесь стать слабее и привязаться к тем, кто потерпел поражение? Так, и сколько же у вас силы, и в чем она состоит, если вы страшитесь её потерять? И нет ли здесь лжи, когда вы говорите, что боитесь, когда вас начнут жалеть, о успешные? Ведь жалость, по-вашему, унижает – так боитесь ли вы унизиться или того, что вас унизят? И – о страшное: если же вас унизили, то не стоит ли сделать подлое человеку, который вас пожалел? И это всё вместо простой благодарности…
А те, кто силен и безжалостен, – всегда ли они ведут себя благородно? Или, терпя поражение, они плачут тайком от жалости к себе и возмущаются от несправедливости мира, не пожелавшего принимать их красоту через силу? И что же ты придумал о себе, что твое место всегда среди победителей: ведь не сдаваться – ещё отнюдь не значит всегда побеждать; а идти по головам таких же, как ты, не пожелавших сдаваться – благородно ли это?
И воздвигают снова медных змеев и золотых тельцов, и приучаются говорить с восторгом о благородных металлах… Смеются над теми, кто нуждается, а те, кто беден, и не просят уже; но дают лишь тем, кто просит, и смеются друг над другом.
И те, кто дают, не делают доброе, но лишь презирают; дают, чтобы не видеть… А те, кто просят, возьмут своё, отойдут и засмеются – ишь, обманули; знаем… И дальше воруют друг у друга – вот оно, сокровенное мира без жалости: у тебя нечем детей кормить, так своруй, имеешь право. О корм для детей, молоко материнское, о святые права родителей на молоко священных коров и мясо золотых тельцов! И какие же зубы у них, что могут они это жевать.
И что же тебе в этом, бывший канатный плясун? ноги плохо слушаются тебя, а позвоночник болит постоянно, и живёшь ты теперь среди бедных людей. Кто слышал о твоей старой славе, а кто и забыл – и то правда, ты ведь делал свои трюки с лонжей на поясе, ты так хотел жить, что не думал о старости. Из таких не делают легенду, хоть ты и умел откалывать номера. Твой мир жалок теперь, и не зовут тебя в залы с жареным мясом и красным вином, и не прячут тебя в шелковистых пахучих спальнях. Только сейчас ты понял, что жалость есть другое имя любви – и когда над тобой смеются, и когда тебе помогают. "Полюбите нас черненькими, беленькими нас всякий полюбит!" – кричишь ты в страсти равнодушному звёздному небу и берёшься теперь за любую работу, забыв о гордости… ибо обе тайны Канта уже ясны тебе. Ирония и жалость – две необходимые составляющие благородства, нескрываемая жалость бывает неприлична, как обнаженная любовь, безжалостная ирония – просто жестокость. А счастье в том, что тебя жалеют, а ты себя – нет… наверное, я соглашусь с тобой – это и значит не сдаваться.
Кто знает, может, и повезёт – ведь в стране, где срезают провода под высоким напряжением, не могут долго стоять идолы из цветных металлов. Когда всё время падаешь, любое движение – почти путь наверх. И когда ты снова окажешься там, постарайся всех вспомнить… и пожалеть.
Май 2003
Геном кувшинки содержит на порядок больше элементов, чем геном человека; последний, оказывается, очень похож на геном крысы. Кто знает, как всё было: может, это деревья деградировали до человека, будучи гораздо более разумными, может, человек – тупиковая ветвь развития обезьяны (крысы?), может, что-то ещё. Одно несомненно – люди всему дают оценки, полагая, что они вправе это делать… договорился же один философ до того, что человек есть мера всех вещей. Смешно даже подумать, будто без человека вещи потеряют свою соразмерность… видите ли, этот философ полагал, что вещам мера без разницы. Вроде как природа у нас безразмерна. Конечно, конечно. Многие и сейчас так думают, но высказываться вслух побаиваются. Экология, знаете ли…
