Летом 1999 года я побывала в Нидерландах. Попала я туда из Штралена, городка под Дюссельдорфом, в семи километрах от открытой границы с Нидерландами, а в Штрален попала по стипендии Европейской коллегии переводчиков. Это удивительное учреждение во главе с Клаусом Биркенхауэром предоставляло переводчикам с немецкого из разных стран возможность работать хоть двадцать четыре часа в сутки и общаться, обмениваясь профессиональным и жизненным опытом. Там я познакомилась с коллегами из Нидерландов Аннеке и Серваасом Годдейн.
Аннеке как-то спросила у меня, что мне известно о ее стране, и я обрушила на нее свои романтические ассоциации: упомянула Петра Первого, флот, ассамблеи, серебряные коньки и покрытые льдом каналы из детской книжки Мэри Мейп Додж. Я вспомнила Рембрандта и Рубенса, Брейгелей и Босха, отрезанное ухо Ван Гога, «малых» и «больших» голландцев в Эрмитаже, Тиля Уленшпигеля, Эгмонта и принцев Оранских, тюльпаны, в том числе черный из книжки Дюма, плотины, ветряные и водяные мельницы, сорта сыра, в том числе «лимбургский живой» из первой главы «Евгения Онегина», издания Плантена, Ост-Индскую компанию, делфтские вазы и Вермеера Делфтского, бегинок, Николая Кузанского, Эразма Роттердамского, секту шейкеров и их фантастически дорогую нынче мебель, потом вспомнила и старый и новый Амстердам, Международный суд в Гааге, Малую Голландию в Петербурге, Зеландию и Новую Зеландию, чепцы, сабо, брабантские вафли и розоватые брабантские кружева из поэмы Гумилева, голландское сукно, голландское полотно и пиво, изобретение очков, печатание вольтеровских памфлетов, курение трубок, ношение ночных колпаков, русские заимствования типа «зонтик» и «брюки», буров, бриллианты, королеву и прочее.
Аннеке прониклась. И мы с ней для начала прогулялись на велосипедах в городок Венло. Там мы заглянули на рынок, где она обратила мое просвещенное внимание на рекламный призыв, начертанный углем, с ошибками, на деревянной доске: «У дяди Питера самые большие яйца в Венло!», выпили кофе, приценились к паре черных туфель в магазинчике за углом, и Аннеке пригласила меня к себе в гости в Алкмар, где я провела несколько дней, возможно, самых беззаботных в моей жизни.
Когда я заявилась к Годдейнам в Алкмар, они позаимствовали у соседей машину и повезли меня в Амстердам, где все движется в непостижимом порядке-беспорядке: речные трамвайчики по каналам-грахтам, автомобили по трамвайным линиям, пешеходы по проезжей части, велосипедисты по тротуарам, и ничего, как будто так и надо.
В книжных магазинах Амстердама я обнаружила Пушкина, Ахматову, Мандельштама, Цветаеву, Бродского и вообще всех наших лучших поэтов в переводах на нидерландский язык. И получила в подарок от Годдейнов учебник нидерландского с кассетой и антологию поэзии. После Амстердама мы побывали на побережье Северного моря. На огромном, залитом солнцем песчаном пляже взрослые и дети катали блестящие шары и запускали воздушных змеев. В маленьком красивом и богатом городке Бергене на Русской улице я увидела памятник погибшим под Бергеном русским солдатам, похожий на тот, что стоит на Ильинке.
Потом друзья устроили культурную программу, то есть сидели целый вечер и читали стихи, голландские хокку. У них есть целый клуб сочинителей хокку, и Серваас был его председателем. Он трижды произвел на меня неизгладимое впечатление. Первый раз, когда на набережной, под пронизывающим морским ветром, гордо отказался надеть куртку («Я – голландец!»), второй раз, когда чуть ли не зарыдал при виде зависшего компьютера, и третий раз, когда разразился афоризмом: «Мы, голландцы, даем себе труд все делать просто!» Может, в этом и есть весь секрет? Немцы, как известно, все делают тщательно, французы – изящно, англичане – добротно, японцы – изысканно, американцы – масштабно, а голландцы, значит, просто. Человек как мера всех вещей. Греховное заблуждение? Утопия? Рождественская сказка?
