Холод. Сага. Часть 4. Город Солнца - Ворон

Когда устал от звездной пыли,

Когда судьба как ветку гнёт,

Когда вопросов больше с «или»,

Когда внутри совсем нарвёт.

Когда ты волком быть не можешь,

И человеком не сумел,

Вся жизнь из красных многоточий,

И всё, сломался твой предел.

Когда в аду захочешь рая,

И покаянье принесёшь,

За упокой свечой сгорая,

Слезой прольёшься, словно дождь.

И, помолясь не на иконы,

А в городскую глубину,

Опять по-волчьему завоешь

Средь стен холодных на луну.

И, может быть, тогда вернешься,

Туда, где дома даже нет,

И без тревоги улыбнёшься,

Встречая первый свой рассвет...

* * *

         Он смотрел за осенним дождем, который размазывал на давно немытом стекле свои грязные узоры. Еще одно лето закончилось осенью, плаксивой и нудной, и оттого как-то очень безысходной. Откидало вовсю свои листья, и снова в душу тупым лезвием обиды вонзилось: ТЫ БОЛЬШЕ НИКТО! Нет, здесь не было заборов, только так, четыре покосившиеся доски с натянутой сверху ржавой колючей проволокой. Но от этого становилось еще страшнее, от той неизвестности, которая осенним туманом стелилась там, за забором. Он закурил сигарету, и в это время к нему подошла грузная женщина в белом халате. Белый! Громко сказано!

- Хватит курить, больной, режим! Сейчас пойдешь на пищеблок, возьмешь тару и отнесешь на хозблок. И давай быстрее! - она с силой шлепнула его по стриженому затылку, - малохольный! Поршнями двигай!

         Он нехотя зашел в палату, сдернул с вешалки застиранный ватник и голыми ногами в смятых тапках зашлепал на кухню, где его ждал полный бак отбросов, таких же отбросов, которые, якобы, лечились здесь. Скрипнув мышцами, он потащил бак на улицу. Ноги вначале намокли, потом замерзли, а он тащил бак, ничего не замечая вокруг. Сейчас он высыплет это свиньям, дебиловатый рабочий угостит его сигареткой, в сотый раз назовет убогим и даст пинка под зад кирзовым сапогом в навозе, от которого он побежит в больничный корпус, не замечая луж, не чувствуя запаха помоев, и, в сотый раз встанет перед окном, чтобы смотреть куда-то сквозь этот ёбанный дождь... Возле покосившегося забора он поскользнулся и со всему размаха грудью упал в эти пахнущие помои. «Твою мать!!!». Его как будто отпустило, выбило из этой спячки, напичканной колесами, ежедневными осмотрами, ЭСТом, и многим другим, тем, что призвано его, якобы, лечить, а на самом деле делать только еще тупее... Он выплеснул содержимое бака в осеннюю грязь, подтащил его к забору, накинул на него мокрый ватник и на непослушных мышцах вначале подтянулся, и только потом обессилено свалился вниз... Но уже с той стороны забора.

         Он огляделся по сторонам и побежал к городу, который начинал зажигать свои вечерние огни. Ночь он провел в каком-то подъезде. Пока без планов на будущее и сигарет. Как только первые лучи солнца начали прорезывать осеннюю мглу, он, замерзший, вылез на улицу. Где-то недалеко он услышал стук, который вначале ужасно напугал, а потом заставил бежать быстрее. Где-то далеко в сознании всплыло - там железнодорожная станция! Он петлял по дворам, прятался от редких прохожих, пока лицом к лицу не столкнулся с грузным мужчиной в кепке и дешевой кожаной куртке.

- Чё, в дурдоме каникулы? - дыша перегаром ему в лицо, усмехнулся человек.

- Закурить есть?

- А тебе зачем? - продолжал смеяться тот и протянул ему пачку дешевых сигарет без фильтра.

- А спички? - он дрожащей рукой вытащил сигарету.

- Чё, ни говна, ни ложки? - и протянул замызганный коробок.

         Затянувшись горьким дымом, он повернулся и собрался, было идти дальше, но неожиданно остановился.

- Чё, еще и налить? - съехидничал мужичок.

         Дальше он сказать ничего не успел. Тренированные мышцы вспомнили, напряглись и, словно выстреливший кулак уронил прохожего на тротуар. Он схватил его и потащил куда-то к сараям. Быстро стянув с него одежду, он надел мешковатые брюки, несуразные ботинки и совсем чмошную кепку, напоследок ударив валяющегося без сознания человека с ноги: