Горькие травы - Кира Козинаки

Часть I. Quercus robur
Глава 1

За мной кто-то идёт.

Это не монотонный шёпот голых ветвей, не глухое эхо моих собственных шагов, а чья-то чужая, незнакомая, тяжёлая поступь по хрустящему снегу. Ночь скрадывает краски, но превращает все звуки в набат.

Меня преследуют.

Чуть ослабляю узел шарфа и стягиваю с головы шапку, чтобы не пропустить ни шороха. Задерживаю дыхание и осторожно, очень медленно оборачиваюсь через плечо.

Метрах в ста позади меня фигура – высокая, мужская, в чёрном.

Следующий вздох тут же обжигает морозом лёгкие. Запихиваю шапку в сумку и испуганно смотрю вперёд.

Ночью по пустынной улице спального района за мной кто-то идёт.

.

Сколько себя помню, я никогда не праздновала Новый год. Не хотела. Вместо бестолковой суеты и ночных бдений я предпочитала проводить тридцать первое декабря дома в уютной компании самой себя: валяться в кровати до обеда, читать, варить бесконечные чашки кофе, щуриться от брызг сока спелых мандаринов. А потом в точно таком же режиме начинать и следующий год.

Сегодня всё шло по плану, и я как раз проводила неторопливый, наполненный приятным бездельем день – то есть слушала литературный подкаст и выщипывала брови, – когда телефон разорвался десятком заискивающих, требовательных и даже угрожающих сообщений от Соньки.

С Сонькой мы дружили уже лет сто. Вместе учились в университете, вместе устраивались на первые подработки и ездили на первые моря, вместе вляпывались в истории, выбирались из них и громко ржали после. Она была самой лучшей подругой на свете, и я порой удивлялась, чем я вообще заслужила такую дружбу, которую не ослабило даже Сонькино замужество, – хотя я и не уставала повторять, что это величайшая ошибка в её жизни и на самом деле она должна была выйти замуж за меня, ведь мы же созданы друг для друга. Сонька традиционно отвечала, что разводы в нашей стране пока не запрещены – мол, не переживай, успеется. И бросала ласковый взгляд на своего бородатого Матвея.

Сонька жаждала меня в гости: у неё подарок, ёлка, гирлянда, много шампанского, Матвей на кухне строгает салаты, а диван манит. Я чуть-чуть поломалась для вида, у меня же вроде как планы ничего не делать, ну и ещё мы договаривались, что никаких подарков. Но потом сдалась, сходила в трёхминутный душ, натянула непраздничные джинсы, шерстяной свитер поверх домашней тельняшки, запустила робот-пылесос собрать пыль уходящего года и отправилась к Соньке.

А Сонькин диван – самое коварное место на свете. Чёрная дыра. Вот ты села и взяла первый бокал шампанского, а потом щёлк – и прошло пять часов, вы перемыли косточки всем знакомым, обсудили вероятность акантокератодермии[1] у тоскующей по загару Соньки, похрустели остывшей картошкой фри с кетчупом, поделились планами на следующий год, десять раз выпили за уходящий, и ты уже пьяная дурочка.

Сонька вручила мне ананас, болтала что-то про витамины, предлагала остаться, традиционно пропустить мимо ушей речь президента, ещё немножечко выпить и уехать кататься по центру, но я была непреклонна. Я встречаю Новый год в одиночестве.

Около одиннадцати я вызвала такси, попрощалась с ребятами, обмоталась шарфом и вышла на улицу. Потопталась у подъезда несколько минут, выветривая хмель, пока не получила сообщение, что машина не найдена, извините. Чёртова новогодняя ночь. Я направилась к остановке и даже некоторое время упрямо вглядывалась в черноту дороги, но улица была совершенно пуста. Видимо, тот самый тёмный час перед рассветом, когда весь транспорт в городе замер, но совсем скоро оживёт – по конским тарифам.

Оставалось идти пешком. В этом не было ничего непосильного: Сонька жила всего в двух автобусных остановках от меня – километра полтора, не больше, – и я сотню раз за то время, как они с Матвеем ввязались в ипотеку и переехали сюда, преодолевала этот путь в разные стороны в разное время суток и в разном состоянии. Двадцать минут максимум.