– Ваша светлость, вы точны, как часы на арке рядом с Кьеза-ди-Сант-Элиджио-Маджоре, – тонкие бескровные губы Арканджело Гуитто в попытке изобразить улыбку, словно два тощих слизня блекло-розового цвета, неприятно искривились. Их вид, равно как и спертый воздух внутри помещения, насквозь пропитанный табаком, и неприятный, скрипучий голос встречающего заставили Луиса Игнасио знатно передернуться. Ему захотелось развернуться и выйти вон. Но дело требовало решения, и он прошел к затянутому зеленым сукном столу, за которым расположился адвокат семейства Маддалони.
Прежде чем затевать разговор с зятем на важную для него тему, маркиз де Велада, по совету кузена, назначил встречу с одним из его поверенных. Тем самым, который занимался внутрисемейными и наследственными делами. Луис Игнасио хотел удостовериться в справедливости предположений брата.
Адольфо Каллисто предупредил, что поверенный Гуитто, хоть и знает все подкладки и швы законов[1], – крайне неприятный тип, вполне оправдывающий свою фамилию[2]. Но, поразмыслив, добавил, что этому законнику нет равных в делах, касающихся diritto di successione[3] и diritto matrimoniale[4]. «Наверное, поэтому отец Джанкарло и нанял его в свое время, – произнес тогда Адольфо задумчиво. Немного помолчав, сказал: – Хотя, на мой личный взгляд, отталкивающая внешность, скользкость и непорядочность этого типа с лихвой перевешивают его деловые качества. Лично я с таким дела вести не стал бы».
Луис Игнасио, решив, что попытка не пытка, а спрос не беда, еще на корабле написал письмо поверенному, где изложил суть интересующих его вопросов. Ступив на землю Неаполя, он первым делом отправил с посыльным послание в адвокатскую контору. Де Велада не успел толком распаковать вещи, как получил ответ от синьора Гуитто с предложением навестить его по указанному адресу.
Прежде чем отправиться туда, Луис Игнасио справился о самочувствии Хасинты Милагрос и новорожденного племянника. Камеристка сестры сообщила, что, по заверениям доктора, угроза их жизни миновала. Это известие скинуло с плеч маркиза гору размером с Муласен[5]. Он захотел навестить сестру, но служанка, сказав, что госпожа отдыхает, упредила его порыв. Встретиться с Джанкарло Луису Игнасио также не удалось. По словам дворецкого, его светлость герцог покинул палаццо по неотложным делам еще утром. Так что де Велада со спокойной совестью отправился к поверенному семейства Маддалони.
– Прошу вас, присаживайтесь, – произнес синьор Гуитто, указывая на стул, стоящий возле стола.
Когда де Велада уселся, поверенный продолжил:
– Признаться, мне было любопытно взглянуть на вас, ваша светлость. Получив письмо, я был до чрезвычайности удивлен. В моей многолетней практике это первый случай, когда жених обращается не с тем, чтобы с моей помощью заполучить за невестой как можно большее приданое, а с тем, чтобы отказаться от него вовсе.
Пока синьор Гуитто говорил, Луис Игнасио с интересом рассматривал его. Глядя на этого типа, можно было с уверенностью сказать, что Господь слепил внешность этого человека таким образом, чтобы она не только соответствовала фамилии, но и отражала природу деятельности.
На вид поверенному было лет шестьдесят. Он был сухопар, долговяз и до чрезвычайности нескладен. Одежду носил серую и неприметную. Заношенный парик с изрядно потрепанными буклями над ушами сидел на голове неровно. Сероватый оттенок пудры на искусственных волосах еще сильнее подчеркивал бледность и невыразительность его лица. «Настоящий бумажный червь», – подумал де Велада с неприязнью.
Но главной чертой, которая сразу же бросалась в глаза, были губы. Господь точно поскупился на материал для них. Они настолько тонкие и бесцветные, что на блеклом лице кажутся глубоким порезом. Когда синьор Гуитто шевелил ими, его вытянутые и оттопыренные уши, жившие собственной, весьма замысловатой жизнью, смешно подпрыгивали кверху, как будто танцевали веселую гальярду
