Снежный человек
Как все начиналось
…Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох… Кажется, легкие сейчас лопнут, не выдержав такой нагрузки. Бежим уже почти час, ноги подкашиваются – а он даже не запыхался! Вон, маячит впереди, в голубой майке, и не думает сбавлять темп. Ой, мама моя родная, сейчас упаду! Ну почему ему мало положенных пяти километров по стадиону? Чисто, цивильно, камни под ноги не лезут. Нет – гоняет каждый день по десять, по пересеченной местности. Мало того, если подвернешь ногу, не миновать разноса. Говорит, думай, куда ногу ставишь. На кого же нас здесь учат – на звездных штурманов или на скаковых лошадей? На фига такая подготовочка? В рубке спейсера не разбегаешься, а уж в коконе боевой шлюпки – рукой шевельнуть негде, не то что…
Он – это наш курсовой инструктор Риго, преподаватель Академии астронавтики, а мы – курсанты первого года, салаги. Вот и отвязываются на нас все, кому не лень, а этот – в особенности. Вообще-то, он ведет у нашего потока астронавигацию. А бегает с группой несчастных "первоклашек", потому что является этой самой группы, КН-51, куратором. Вот уж свезло нам, так свезло!
В академии принято, что физподготовкой «своих» студентов занимается куратор. Видимо, мудрый начальник академии, полковник Маузи, таким образом не позволяет самим преподавателям растерять форму и отрастить пузо. Но у других групп начальники как начальники, особо не зверствуют, а вот Риго… Мало того, что предмет свой заставляет сдавать-пересдавать, нещадно ставя «неуды», так еще и дополнительные практические занятия вводит, для лучшего усвоения курса. У нас что, головы резиновые, что ли? А в сутках двадцать восемь часов? На Тарсе их всего двадцать три!
Нет, наверное, надо рассказывать все по порядку. Меня зовут Алекс Бирма, мне пятнадцать лет и родился я в две тысячи четыреста тридцать первом году, в колонии людей на планете Цеста. Отца и мать почти не помню, они пропали без вести в космической экпедиции, когда мне едва исполнилось три года. Из всех детских впечатлений остались в памяти только запах лимонного пирога на Рождество, да тихая мамина колыбельная. А потом пришлось сразу взрослеть, потому что в сиротском приюте дети, не избавившиеся от наивности, живут плохо.
В Академию меня взяли согласно Галактической социальной программе помощи детям-сиротам как одного из лучших учеников средней школы. Правда, председатель комиссии по отбору предупредил: физуха там тяжелая, будет трудно. Я ростом и силой не вышел. Но выбора особого не было. Альтернатива – аграрный колледж – не очень-то прельщала. Целую жизнь копаться в навозе – фу!
******
Весь путь до планеты Тарс, где размещалась моя теперешняя «альма-матер», я грезил о будущей жизни. Получалось возвышенно и в духе старых приключенческих фильмов: я, в форме космофлота, с лихо заломленным беретом, сильный и бесстрашный. Конечно же, я стану одним из лучших студентов – учеба всегда давалась легко, тут и думать нечего. А еще – рядом со мной верные и надежные друзья, и у нас куча приключений, и…
Как водится, реальность «приземлила» еще в порту. Тарс оказался песчаной захолустной планеткой. От одного вида простирающейся до самого горизонта полупустыни настроение резко упало. Пейзаж составляли редкие кустики чахлой растительности неопределенного серого цвета, пыльное марево плыло в воздухе. И еще – жара! Она окутала меня плотным душным одеялом, как только я сделал шаг из сервисного транспорта, доставляющего пассажиров от корабля в буферную зону. А дальше по этой жаре метров пятьсот пришлось топать ножками. Отсталая планета…
Даже в тени открытой галереи, ведущей в здание с терминалами и залами ожидания, температура была никак не меньше тридцати пяти градусов. Они что, не могли охлаждающую воздушную завесу сделать? Я, пока тащился со своим нехитрым скарбом, облился потом и ввалился в двери астровокзала, дыша, как вытащенная на берег рыба. С меня текло, рубашку можно было выжимать, на нее и на мокрое лицо тут же налипла вездесущая тарсианская пыль. В общем, видок у меня был тот еще. Я вздохнул и побрел к месту сбора группы, обозначенному табличкой
