Roger Zelazny
This Immortal
Copyright © 1965 by Roger Zelazny
Публикуется с разрешения наследников автора и их литературных агентов, Zeno Agency Limited (Великобритания) при участии Агентства Александра Корженевского (Россия)
© И. Куберский, перевод на русский язык, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2018
– Ты ведь калликанзарос, – неожиданно объявила она.
Я повернулся на левый бок и улыбнулся в темноте.
– Свои рога и копыта я оставил в конторе.
– Так ты знаешь, про кого я!
– Вообще-то я Номикос.
Я потянулся к ней и нашел ее.
– Ты что, действительно собираешься разрушить весь мир?
Я засмеялся и привлек ее к себе.
– Надо подумать. Если именно поэтому Земля и разваливается…
– Послушай, у детей, рожденных здесь на Рождество, калликанзаросская кровь, – сказала она, – а ты однажды обмолвился, что твой день рождения…
– Вот и отлично!
Мне пришло в голову, что она лишь наполовину шутит.
Зная, какие существа могут случайно попасться на глаза в этих Старых, а теперь Горючих, местах, начинаешь почти без труда верить в мифы – в разные там россказни о похожих на Пана[1] лешаков, которые собираются каждую весну, чтобы потолкаться под Деревом Мира, а затем разбежаться кто куда от звона пасхальных колоколов. (Дин-дон – колокола, клак-клак – зубы, цок-цок – копыта и т. д.) Мы с Кассандрой не имели привычки обсуждать в постели вопросы религии, политики или фольклор Эгейского бассейна, но меня, поскольку в этих местах я и родился, подобные воспоминания задевают за живое.
– Ты делаешь мне больно, – сказал я полушутя-полусерьезно.
– А мне не больно?
– Прости.
Я снова расслабился. Помолчав, я объяснил:
– Когда я был сорванцом и ко мне приставали другие сорванцы, они меня звали «Константин Калликанзарос». Когда я подрос и подурнел, они перестали так меня звать. По крайней мере в лицо…
– «Константин»? Твое имя? А я полагала…
– Теперь я Конрад, и больше не будем об этом.
– Но мне оно нравится. Я бы лучше звала тебя «Константин», чем «Конрад».
– Ну, если тебе приятно…
Луна выкатила свою постную физиономию на подоконник и стала строить мне рожи. Я не мог достать не только до луны, но и до окна, потому отвернулся. Ночь была холодной, влажной и полной тумана – здесь всегда такие.
– Комиссар по делам Искусств, Памятников и Архивов планеты Земля не станет рубить Дерево Мира, – проворчал я.
– Калликанзарос мой, – откликнулась она слишком поспешно, – я этого не говорила. Но с каждым годом колоколов все меньше, а добрые намерения далеко не всегда идут в расчет. Впрочем, у меня такое чувство, что, так или иначе, ты все изменишь. Можешь изменить…
– Ошибаешься, Кассандра.
– А мне страшно и холодно…
Она была прелестна в темноте, и я обнимал ее, чтобы хоть как-то уберечь от этих туманов, влажных и знобких.
Пытаясь воссоздать в памяти подробности минувших шести месяцев, теперь я осознаю, что, пока мы огораживали страстью наш октябрь и остров Кос, Земля уже пала в руки сил, что сметают все октябри. Возникнув изнутри и извне, эти силы роковой развязки уже тогда маршировали гусиным шагом среди руин – безликие, неотвратимые, с оружием на изготовку.
Корт Миштиго приземлился в Порт-о-Пренсе на древнем «Сол-Бус Девять», который доставил его с Титана в сопровождении груза, состоявшего из туфель и рубашек, нижнего белья, носков, вин разных марок, разных медицинских средств и новейших магнитофонных кассет, всех этих производных цивилизации. В общем, богатый и влиятельный журналист Галактики. Насколько богатый – для нас это оставалось неизвестным еще много недель, а насколько влиятельный – для меня открылось лишь пять дней тому назад.
Пока мы бродили по рощам одичавших олив, лазали по руинам франкского замка или вплетали наши следы в следы серебристых чаек, похожие на иероглифы, там, на влажных песках пляжей острова Кос, мы прожигали время в ожидании расплаты, которой могло и не быть и которой на самом деле вовсе и не следовало ожидать.
