Глава 1. Три года тишины.
Над Москвой моросил мелкий, противный дождь. Не сильный ливень, а такая мокрая пыль, которая висит в воздухе и пробирает до костей. Ноябрьские сумерки сгустились серыми и сырыми. Капли не падали, а словно оседали на лицо, пропитывая куртку. Город превратился в размытое пятно из тусклых огней и мокрого асфальта. Саша Александров застегнул воротник своей старой синей куртки. Она была немодная, но надежная, купленная наспех взамен той, что была на Насте в тот день. Он втянул голову в плечи и зашагал быстрее, стараясь обходить глубокие лужи. До дома было недалеко, всего пару кварталов, но в такую погоду каждый шаг давался с трудом. В кармане джинс звенели ключи – тяжелая связка с брелком в виде пиксельного сердечка, который Настя подарила ему пять лет назад. Ключи от его двухкомнатной хрущевки на пятом этаже. Его одинокой крепости. Вот уже три года.
Три года, один месяц и семнадцать дней. Он специально не считал, но эти цифры витали в воздухе, как эта сырость, проникавшая в легкие с каждым вдохом. Постоянный фон его жизни.
Саша свернул с шумной улицы во двор. Знакомая до боли картина: старые, покосившиеся качели, ржавеющие под открытым небом, пара скамеек под почти голыми деревьями, вечно переполненные мусорные баки. Даже сквозь дождь от них тянуло кисловатым запахом. Шаг Саши был привычным, неторопливым. Он научился жить в этом ритме. Жить после. После того, как черный внедорожник врезался в машину скорой помощи, в которой была Настя. После множества часов в больничном коридоре под мигающим светом, где запах лекарств смешивался со страхом. После тихого щелчка, когда в реанимации выключили монитор. После тишины, которая оказалась громче любого крика.
Яркий свет операционной. Холодный блеск инструментов. Саша в стерильном халате, шапочке, бахилах – его пустили только потому, что он очень просил врача. Настя на столе. Маленькая, хрупкая под простыней. Все тело в трубках и проводах. Один глаз открыт – огромный черный зрачок, ничего не видящий. Врач что-то говорит медсестре, голоса тихие, слова отрывистые, непонятные: «Давление в черепе… гематома… шансы почти нулевые…» Его рука на ее руке. Холодная. «Держись, солнышко. Я здесь. Я с тобой». Никакой реакции. Только монотонный писк монитора, рисующий неровную линию на экране. Линию надежды, таявшую с каждым часом.
Саша резко тряхнул головой, будто стряхивая наваждение. Горло сжалось. Он сглотнул, чувствуя знакомый комок, не проходивший вот уже три года. «Прошло. Живи дальше», – прошептал он себе, свою заезженную мантру. Вдох-выдох. Холодный, сырой воздух наполнил легкие. Под ногами – твердый, неровный асфальт. Реальность. Какая есть.
Подъезд встретил его знакомым набором запахов: сырость подвала, хлорки, въевшийся запах старого линолеума и доносящийся сверху, с пятого этажа, запах жареной картошки. Лифт – вечный памятник советским долгостроям – молчал, его панель покрыта пылью и похабными надписями. Саша привычно пошел по лестнице. Пятый этаж. Три двери. Его – крайняя слева. Ключ с трудом повернулся в старом, капризном замке.
Квартира. Две комнаты, кухня, совмещенный санузел. Тесная прихожая, заставленная коробками с книгами (фантастика, дизайн, артбуки) и старой техникой, на которую всё руки не доходили. Воздух стоял спертый, пахло пылью, кошачьей шерстью и вчерашним ужином – то ли дошираком, то ли пельменями, он уже не помнил. Он скинул мокрую куртку, не попав на крючок; она соскользнула на пол. Пнул промокшие кроссовки в сторону обувницы. Надел стоптанные тапки с выцветшими Черепашками-Ниндзя – подарок Насти, над которым он когда-то подтрунивал, а теперь не мог выбросить. Раздалось тихое мурлыканье. Из-за коробки выполз рыжий гигант – мейн-кун по кличке Помидорка. Он лениво потянулся и потерся об ногу Саши. Где-то в глубине квартиры мелькнул светлый хвост второго кота, Матроскина, любившего прятаться.
