На фоне уже случившихся событий обычно трудно удержаться от размышлений о том, какой была бы твоя жизнь, поступи ты по-другому. Если бы он знал, что судьба уготовила ему на ближайшее будущее, Луиш-Бернарду Валенса, вероятно, никогда не сел бы в поезд на станции Баррейру в то дождливое декабрьское утро 1905 года.
Однако сейчас, откинувшись в удобном, ярко-алом бархатном кресле купе первого класса, Луиш-Бернарду преспокойно созерцал проплывающий мимо пейзаж. Рельеф за окном становился более гладким, он все больше заселялся пробковым деревом и каменным дубом, столь характерными для ландшафта провинции Алентежу, а дождливые небеса, оставленные им в Лиссабоне, робко раскрывались светлыми прогалинами, из которых выглядывало умиротворяющее зимнее солнце. В эти ленивые часы путешествия в Вила-Висозу он пытался занять себя вялым, сквозь дрему, чтением O Mundo, своей ежедневной газеты, издания абстрактно-монархического толка с претензией на либерализм, обеспокоенного, судя по его названию, положением дел в мире и состоянием «элит, что нами управляют». В то утро O Mundo рассказывала об охватившем французское правительство кризисе, связанном с ростом расходов на строительство Суэцкого канала, который инженер Лессепс продолжал неустанно копать, словно одержимый безумец, без сколько-нибудь различимых на горизонте сроков завершения процесса. Было также сообщение о праздновании очередного дня рождения короля Эдуарда Седьмого, церемонии, проведенной в узком кругу высокопоставленной Семьи, среди посланий с поздравлениями от всевозможных королей, раджей, шейхов, мелких местных правителей и племенных вождей этой огромной Империи, над обширной территорией которой, как напоминала O Mundo, никогда не заходило Солнце. В том, что касается Португалии, газета извещала об очередной карательной операции против аборигенов на востоке Анголы – еще одном эпизоде той чудовищной неразберихи, в которой эта колония с трудом пыталась выжить. Во дворце Сан-Бенту среди депутатов опять произошла межпартийная потасовка между «регенеративистами»[1] Хинтце Рибейру и «прогрессистами» Жузе́-Лусиану де-Каштру по поводу так называемого «цивильного листа» – бюджета, предназначенного на содержание королевской семьи, который, похоже, еще ни разу не смог удовлетворить соответствующие финансовые запросы… На этих строчках Луиш-Бернарду отложил газету в сторону и предпочел вновь вернуться к размышлениям о том, что же заставило его сесть в этот поезд.
Ему было 37 лет. Он был холост и вел себя далеко не образцово, хотя всегда в соответствии с обстоятельствами и прирожденной воспитанностью: пара хористок и балерин, чья известность соперничала с ходившими о них слухами, случайные официантки из Байши, старой части города, две-три замужние дамы из высшего общества, а также одна широко обсуждаемая сопрано из Германии, проходившая трехмесячную стажировку в театре Сан-Карлуш. В ее любовном списке наш герой числился далеко не единственным. Был он склонен, впрочем, не только к авантюрам вокруг женских юбок, но и к меланхолии.
В 22 года он закончил курс права в Университете Коимбры, однако, к великому разочарованию своего отца, теперь уже покойного, наметившаяся юридическая карьера свелась всего лишь к непродолжительной стажировке в конторе одного уважаемого адвоката из Коимбры, которую он поспешно покинул, навсегда оставив это, как предполагалось, призвание. Вдоволь надышавшись конторской духотой, он вскоре покинул свое рабочее место с чувством небывалого облегчения оттого, что наконец освободился от этого, с позволения сказать, призвания.
