Его исчезнувшие - Юлия Бузакина

— Мам, пойдём? Я голодная… — маленькая Василиса смотрит на меня своими васильковыми глазками и нервно поджимает губки.

Я напряженно поглаживаю ее по непослушным темным волосам, которые сегодня заплетены в строгую косичку.

— Потерпи, моя хорошая. Обещаю, как только мы пройдем собеседование в детский сад, я отведу тебя к тете Варе в столовую и куплю твою любимую картошку.

Василиса тянет меня за руку.

Жалуется:

— Носьки болят…

Я мысленно закипаю. И где эта заведующая, которая обещала, что примет нас ровно в полдень? Уже половина первого, а ее все нет.

Соискательниц с детьми работодатели не особо жалуют. А когда ты мать одиночка, все намного хуже. Тебе не на кого опереться.

Я думала, что, если устрою Василису в садик, дела пойдут бодрее. Ей скоро исполнится три года, и она у меня сообразительная. Болтать начала с полутора лет и все-все понимает. А еще у меня через неделю заканчивается декретный отпуск. Я числюсь в хорошей компании, и потерять рабочее место сейчас – хуже некуда. Так что садик нам нужен позарез.

В холле показывается немолодая грузная женщина с неприятным блеском в глазах.

— Вы к кому, мамочка? — вскинув голову, она сканирует нас с Васей оценивающим взглядом.

— Я по поводу места в садике… Мне сказали, что заведующая будет принимать с полудня… — мнусь неуверенно, но стараюсь произвести впечатление. Приветливо улыбаюсь. Поясняю: — Хочу малышку устроить в садик. Она у меня сообразительная и очень послушная…

— Все вы так говорите! — грубо отрезает она. — Свободных мест в садике нет. Он забит под завязку, группы по тридцать пять человек. Нарожаете без мужей, потом ходите тут, ходите, пороги обиваете, а ваши сообразительные и послушные крадут вещи у детей из хороших семей!

Я сглатываю ком в горле.

— Моя дочь не такая, — бормочу растерянно.

— Угу, как же, — женщина брезгливо передергивает плечами.

Глаза опаляют непрошенные слезы, но я быстро промаргиваюсь. Застегиваю на Васе теплую курточку, надеваю ей шапку и варежки, а у самой глаза на мокром месте. «Она не может быть воровкой, у нее отец - прокурор!» — хочу кричать вслед мерзкой незнакомке, но вместо этого склоняюсь к дочери и яростно закутываю ее личико шарфом.

Февраль в этом году выдался суровым. Оттепель прокатилась в январе, а сейчас придавило морозами. Ни намека на скорую весну.

Через пять минут мы оказываемся на улице.

Ледяной ветер раскачивает ветви голых деревьев и бьет по украшенным бумажными аппликациями стеклам.

Сердце ноет в груди, вскрывая застарелые раны.

«Он не вернется», — твержу себе одно и тоже уже четвертый год подряд. Да разве сердцу можно что-то объяснить? Стоит кому-то неосторожно напомнить об отце Василисы, и оно рвется на части снова и снова.

«Как ты мог, Марат? Как мог мне не поверить?!» — полыхает болью в груди.

Тяжелые тучи плотной завесой нависают над городом, намекая на то, что впереди метель. Я зябко кутаюсь в свое осеннее пальто. Чувствую, как медленно коченеют ноги в тонких осенних сапогах.

«Что ж, придется снова брать вечерние смены у тети Вари в столовке. Там хотя бы заплатят», — вздыхаю про себя. Цепляю на лицо приветливую улыбку и толкаю стеклянную дверь общепита.

Мы с дочкой тут же тонем в аппетитных ароматах заводской столовой. На заводе когда-то работал мой отчим, ему и дали квартиру. Отчима давно нет, а мы с Васькой ютимся в его «хоромах», которые отстроили специально для рабочих завода. Я даже фамилию отчима взяла после развода. И Василису под этой фамилией записала. Иначе было нельзя - после ареста моего мужа на меня открыли охоту. СМИ, будто свихнулись. Началась настоящая травля. Исчезнуть было единственным способом уберечь себя и ребенка от агрессии.

Тетя Варя, наша соседка по секции, работает в столовой поваром. Ее дети выросли и разъехались, поэтому к моей Ваське она относится, как к родной. И надо мной, избалованной барыней, сжалилась, взяла к себе на подработки, когда у меня живот был выше носа, а я от голода на улице сознание потеряла. Голод не тетка, поэтому стряпать я быстро научилась. Пирожки, булочки, мясо с подливой, щи. С тех пор так и тянемся.