Две души - Надежда Соколова

Мы заблудились в этом свете.

Мы в подземельях темных. Мы

Один к другому, точно дети,

Прижались робко в безднах тьмы.

По мертвым рекам всплески весел;

Орфей родную тень зовет.

И кто-то нас друг к другу бросил,

И кто-то снова оторвет…

Бессильна скорбь. Беззвучны крики.

Рука горит еще в руке.

И влажный камень вдалеке

Лепечет имя Эвридики.

Максимилиан Волошин

Глава 1

Мне ничего не нужно, но меня ничем не удовлетворишь.

Жан Ростан

Ирина:      

День Рождения… Терпеть не могу свой День Рождения… Жуткий и горький праздник. Каждый раз я старалась в этот день никому не попадаться на глаза: уходила с работы, отключала телефоны, залезала под теплый плед и пыталась читать то, что было в тот момент под рукой. Да, именно пыталась. Но на душу давила, словно каменной плитой, видимо, могильной, горечь. И безысходность. Эти две близкие подруги были со мной всегда неразлучны. И портили мне все праздники. Еще один год прошел. Теперь я стала старше еще на год. Еще год приблизил меня к старости, дряхлости, маразму и смерти.

Да, я понимала, что это всего лишь затянувшаяся депрессия, что мне, по-хорошему, надо бы пойти пообщаться с образованным, высоко квалифицированным психологом, пока меня, против моей воли, закутанную в смирительную рубашку, не привезли в гости к психиатру, но… Это постоянное и многозначительное но…

Что я объясню на сеансе? Что у меня, умницы, красавицы, несмотря на мое высокое социальное положение и хорошую заработную плату, развилась вдруг черная меланхолия, постоянная депрессия? Так явно скажет: вот же дура молодая зажралась. А не скажет, так точно уж подумает. Любой так подумает на его (и любом другом) месте, да, наверное, и думает, и говорит так. За спиной, конечно. В лицо мне никто никогда подобного не скажет. Побоятся последствий. Трусы. Гадкие подхалимы и трусы. Ненавижу. Всех их ненавижу!

Так, Ира, успокойся, не психуй, это бессмысленно, начинай дышать медленнее и глубже. Двадцать девять лет – еще не повод впадать в панику и крушить всё подряд. Хорошо-хорошо, тридцать, хотя этот возраст наступит только завтра. И завтра все на фирме, от последней старушки-уборщицы до моего зама, будут с приклеенной искусственной улыбочкой желать мне всего наилучшего и поливать грязью за спиной. А я… Я снова прожила этот год одна.

Как там Славка говорил? «Эх, Ирка. Была бы ты попроще и поспокойней, цены бы тебе, моя дорогая, не было». Славка. Красавец, умница, спортсмен. Мое разбитое сердце, моя не заживающая рана. Моя первая и, думаю, единственная любовь. Мы прожили вместе с ним всего полгода, а душа болит до сих пор. Потом он честно сказал, что ему нужна не постоянно делающая карьеру волчица-одиночка, готовая в буквальном смысле порвать всех и вся за очередную должность, а тихая и скромная домохозяйка, нежная и ласковая молчаливая куколка, этакая незаметная фиалка, которую можно изредка выводить в свет, с которой никогда не будешь чувствовать себя на вторых ролях и будешь гордиться тем, что ты – настоящий мачо. И ушел. Бесшумно закрыл входную дверь и просто растворился в бесконечном шуме этого сумасшедшего, никогда не спящего города. И я уже пять лет безуспешно пыталась его забыть, выкинуть из головы, найти ему замену. Недавно, плюнув на гордость, по-тихому, через свои каналы навела справки. Он так и не женился. Видно, все еще ищет ту единственную, свою незаметную фиалку.

Я тоже до сих пор живу одна: без мужа, без семьи, без детей. Даже рыбок не завела, так как даже за ними нужен постоянный уход, а я, с моим диким образом жизни, дать им этого не в состоянии. Редкие встречи в элитных ресторанах с постоянно меняющимися мужчинами разного веса, разной внешности, разного возраста, но с примерно одинаковой заработной платой, только чтобы не проводить очередной, пустой и страшный, вечер в одиночку дома или в баре, работа, выгрызенная у судьбы зубами, должность, полученная разными, далеко не всегда честными, путями, долгожданный и заслуженный престиж, хорошие по нынешним меркам деньги на нескольких банковских картах в разных банках и шикарная многокомнатная квартира с евроремонтом, в которой постоянно хочется выть от бесконечного, въевшегося в кровь одиночества и душевной боли.