Маме
Танечка валялась, закинув ноги на железную спинку кровати, и на всю веранду распевала:
– Всё случииилось шито-крыто, стал вождём Хрущёв Никита, Сталин гна-а-ал нас на войну, а Хрущё-ёв на целину…
– Танька, я т-те щас язык оторву! Ты чё такое поёшь, а? Хочешь, чтоб меня посадили? – услышала она голос отца, Василия Николаевича.
– Ой! – Танечка вздрогнула, соскочила было с кровати, но зацепилась за неё платьем и чуть не упала, оглянулась посмотреть, что там такое ей мешает. – Я пап… я думала, нет никого.
– Думала она!
– Д-да. – Она снова пыталась выпутаться.
– Чё замолкла?
– Д-да… зацепиилась!
– Опять не ладно! Ну-ка, покажи. – Отец подошел, стал помогать.
Оказывается, платье запуталось в сетке кровати. «Хоть бы не порвать, хоть бы не порвать!» – думала Таня. Она притихла и целиком доверила это дело отцу. Редко бывало, чтобы он сам, вот так вдруг, подошёл и помог. Она не смела шелохнуться. Отец в несколько секунд справился. Но пока он стоял рядом, Танечке казалось, что прошло много времени. Он: высокий, большой и грозный, брови вразлёт, взгляд суровый. Всё-таки красивый у неё папка и смелый, недаром в партизанском отряде командиром у разведчиков был.
Мама говорила, что его ранили много раз, и даже осколки в нём остались, и плечо болит. А недавно, по весне, Танечка слышала, что папка всю ночь стонал. И правая нога у него теперь немного короче левой, поэтому он хромает. А ещё мама рассказывала, что ему в плену фашисты по руке палкой били, когда он за хлебом потянулся. Потом сбежал он от них. Герой у неё папка, что говорить.
– Ну, всё! Делов-то. – Отец отцепил платье и провел рукой по голове дочери.
Вроде как погладил. Что это сегодня с ним? Вечно строгий ходит, лишний раз не обнимет, слова доброго не скажет. Танечка всегда держалась с ним по стойке «смирно» и ежилась от одного только взгляда.
Однажды, когда друзья её в гости приходили, он им рассказывал, что после войны, когда ещё они на Украине жили, он в милиции работал, «биндеравцав» ловил, они его там боялись. Но тогда пришлось быстро уехать, потому что папку могли убить.
Ой, вот и сейчас он вдруг опять так посмотрел, аж страшно стало, ну и взгляд! Почти всегда, как только он заходил домой, надо было ждать неприятностей. Начинал докапываться до всякой мелочи: то пол не так вымыла, то ничего-то она не знает, то оценки ему вынь да положь. А то вдруг только спросит, что у неё сегодня по пению, и если «пять», то всё ей прощает, достает из кармана конфету и говорит, что она «молоток». Пение для отца было почему-то важнее всего. Танюшка и старалась, приносила ему эти «музыкальные» пятерки.
Ещё отец очень гордился, что у дочери его – длиннющая коса. Не велел её стричь ни в коем случае. Танечка сама любила свои длинные волосы. Тут они с отцом сходились.
Шло лето шестьдесят второго года. Танечка только что окончила начальную школу и теперь могла отдыхать. Хотя дома у них особенно не расслабишься. Отец зорко следил, чтобы дети Таня и младше её на два года Колька, всегда были при деле и чтобы в доме было чисто.
– Пап, так чего, нельзя эту частушку петь? Я подумала… – продолжила Таня, довольная, что платье осталось целым и папка сегодня добрый.
– А соседи думать не будут, сразу побегут и сообщат кому следует. Ты прекращай мне это, про Хрущёва.
– А другие можно?
– Какие это ещё?
– Ну вот. – Танечка замолчала ненадолго и выдала: – К коммунизму мы идём, птицефермы строятся, а колхозник видит яйца, когда в бане моется.
– Танька! Я т-те дам в бане моется! Тебе кто это всё сказал?
– В школе у нас поют.
– Ещё чё выдумай?
– Ну, на переменах.
– Не ври мне давай!
– Я не вру.
