Дай нам шанс - Кэрол Маринелли

– Лучше бы это была ты!

Принцесса Лейла аль-Ахмар Шурхаади замерла, когда королева Фаррах наконец высказалась.

Впрочем, она и так все знала. Ее мать предпочла бы, чтобы той ужасной ночью погибла она, Лейла, а не ее сестра Жасмин. Однако услышать это было все равно что получить пощечину.

Но Лейла не собиралась это показывать.

Только ночью, только во сне она плакала о любви, в которой ей было отказано.

Время научило ее стойко переносить обиды. Она стояла, гордо подняв голову, пока мать изливала на нее свою злобу.

Долгие годы Лейла делала все, чтобы избежать этого момента, но сегодня она перестала убегать.

После обеда, вместо того чтобы отправиться к себе в комнату, она взяла ганун – маленькую арфу – и начала играть. Для Лейлы это был не просто инструмент. Он был ее другом, ее компаньоном. Его звук, нежный и чистый, ласкал слух, и когда она на нем играла, то верила, что любовь существует.

Даже если родители никогда не баловали ее проявлениями любви.

Ее отца раздражало, что она обожает музыку.

Жасмин играла намного лучше, любил повторять он, когда вечерами, после ужина, Лейла принималась за свой гобелен. Это был все тот же гобелен, над которым она начала трудиться шестнадцать лет назад.

День за днем Лейла распарывала то, что было сделано накануне, отказываясь закончить работу.

«Нет, Жасмин играла не лучше!» – хотелось крикнуть ей.

Жасмин, говорила королева, была способна держать ноту, пока голуби не слетались на подоконник, чтобы послушать ее игру.

Напряжение нарастало уже несколько лет, но сегодня Лейла отказалась подчиниться негласному правилу – соблюдать тишину в главных покоях дворца. Она продолжала пощипывать струны инструмента, игнорируя недовольные взгляды матери.

Если бы здесь был ее старший брат, Зейн, он смог бы разрядить обстановку, переключив внимание королевы на себя.

Но Зейна не было.

«Скоро он женится на девушке, с которой обручен с детства, и вообще перестанет сюда заглядывать», – с тоской подумала Лейла.

О браке Лейлы, хотя ей было уже двадцать четыре года, никто и не думал. У королевы не было никакого желания этим заниматься. Вот Жасмин, говорила она, была бы прекрасной невестой… Вот у Жасмин родились бы прекрасные дети…

Жасмин, Жасмин, Жасмин…

«А мне, – с горечью размышляла Лейла, – всю жизнь придется ткать этот ненавистный гобелен».

И жить вместе с родителями до тех пор, пока она не умрет.

Лейла решила обострить ситуацию, причем сделать это так, как умела только она.

Заговорили ее пальцы – при каждом прикосновении к струнам. Они говорили о том, что не могло быть произнесено вслух.

Говорили правду.

Звуки, которые она извлекала из инструмента, не были умиротворяющими.

Они рассказывали о той ночи шестнадцатилетней давности, когда умерла Жасмин.

Лейле было восемь лет, но она все запомнила и потом, став взрослой, сообразила, что же тогда произошло.

Ее музыка рассказывала о девушке, сбившейся с пути. О шумных вечеринках, о том, как она, покачивая бедрами, танцевала с приятелем Зейна. Некоторые вещи Лейла даже сейчас не совсем понимала, потому что всегда старалась быть хорошей и послушной дочерью. Но ее пальцы – сами по себе – повествовали о запретных плодах и о прекрасной девушке, танцующей с самим дьяволом.

– Лейла… Хватит! – Голос королевы зазвенел от раздражения.

Однако пальцы Лейлы продолжали свой рассказ. Она целиком погрузилась в музыку, передавая гнев Зейна, когда он узнал о предательстве друга.

Лейла вспомнила вырвавшиеся у брата слова: некоторых мужчин, вроде любовника Жасмин, заставляет трепетать лишь азарт погони. Сама добыча им не нужна.

Той ночью Зейн выгнал вон своего бывшего друга. Но Жасмин не захотела расстаться с ним. В этом поступке, точнее, в том, что за ним последовало, королева Фаррах до сих пор винила своего единственного сына.