Чувства по контракту - Марисса Вольф

- Ты что, мне изменяешь? – кричит он, прижимая меня спиной к холодной стене.

Красивые карие глаза сверкают, ноздри раздуваются, весь его мажорский вид выражает ярость и сильнейшее раздражение.

Как же! Обидели его! Отобрали любимую игрушку. А еще оскорбили его собственнические чувства…

От осознания этого в груди становится так больно, что на глаза невольно набегают слезы. Быстро отворачиваюсь и часто-часто моргаю, чтобы этот гад не успел заметить моей внутренней боли.

Он не должен узнать, что имеет надо мной такую огромную власть. Да и ни к чему ему это понимание. Только рассмеется в лицо и опять уйдет в обнимку с очередной куклой Барби. Всю ночь будет лазить непонятно где, а мне переживай тут. Не спи, орошая слезами подушку.

Ну его к лешему этого негодяя.

Как меня угораздило с ним связаться? Почему? Зачем?

Но ответы на эти вопросы я и сама прекрасно знаю. В тот момент так было надо. Я не могла поступить иначе.

А сейчас… ой, как же больно – ощущать тепло его тела, вдыхать знакомый мужской аромат, медленно сводящий меня с ума, и не иметь возможности даже обнять его, прижаться к крепкому телу, пройтись руками по рельефным кубикам пресса.

Сжимаю губы и поворачиваюсь к нему. Отталкиваю сильные руки, игнорируя электрические разряды, которыми прошибает мое бедное тело при прикосновении к его желанной коже, и злобно шиплю:

- По себе других не судят, козел. А теперь немедленно уйди!

- Да иди ты! - кричу вслед этому нахалу и, озираясь на выглядывающего из-за двери начальника с перекошенным лицом, быстро добавляю. – Жук такой. Пролетал тут один, - демонстративно машу рукой, будто отгоняю летающее насекомое.

Начальник мне, конечно, не верит, но выговор сделать не сможет. Вроде как я оправдала сказанную фразу. Хорошо хоть известный жест вслед этому красавчику не показала. В этом случае меня точно бы оштрафовали.

Перевожу глаза на свои ноги. Пыльные растоптанные босоножки полностью обрызганы липкой темной жижей, по ногам стекают те же капли колы, что и разлились лужей прямо передо мной.

Этот косой – иначе и не скажешь – промазал, когда, не глядя, бросал наполовину пустую жестянку из окна своей шикарной спортивной машины. Но не извинился и даже не обернулся, вероятно, считая себя центром Вселенной.

Как же я сейчас злюсь. Про себя, конечно. Вслух мне высказывать свои мысли нельзя. Того и гляди получу за неподобающее поведение, ведь бдит злой кусачий цербер по имени Антон Германович. Это мой так называемый руководитель. А у нас с клиентами нужно только расшаркиваться ножкой, заглядывать в глаза и глупо улыбаться.

А с такими клиентами так и подавно.

- Злата! – тотчас орет мой начальник, я вздыхаю и отправляюсь обслуживать очередного автомобилиста.

Липкие ноги давно уже покрылись двухмиллиметровым слоем пыли, но я не могу отойти со своего рабочего места. Поток желающих заправить свое авто именно у нас не иссякает. Им словно медом здесь намазано. А я… я даже всплакнуть не могу от обиды.

Я вынуждена улыбаться и заправлять их чертовы тачки.

Спустя три часа добираюсь наконец к туалету, чтобы засунуть в маленькую раковину свои стопы. Вымывшись до колена, тщательно мою руки с мылом и умываюсь холодной водой. Злость в душе уже немного остыла, но раздражение еще тлеет, не давая забыть об этом симпатичном мажоре.

Про таких как он говорят, что им закон не писан. Естественно, ведь это их родители сами же и пишут эти законы. Или дают кому-то денег, чтобы их написали.

Ладно. Решаю, что думать об этом бесполезно. Всё равно ничего не изменится.

А мне пора выходить. Мой короткий перерыв закончен. Если Антон Германович заметит, что я отсутствую на две минуты больше, чем положено, то не видать мне полной зарплаты, как своих ушей.