Чёрная вдова с двумя детьми желает познакомиться! - Наталья Смеречинская

Такой судьбы я не ждала и не хотела, но... случилось то, что случилось.

— Мне очень жаль, Яся, — первое, что я услышала, придя в себя, было тихое и горестное заявление Аглаи Семёновны. Она смотрела на меня с глубоким состраданием, но её голос был строгим, врачебным, привыкшим к трагедиям. — Мы тебя, конечно, спасли, но матку пришлось удалить. Прости, девочка. Лучше так — без детей, но живая.

Слова женщины, которая двадцать один год назад принимала меня на этот свет, только усилили поток слёз. Боль, заполняющая меня, была почти физической. Я едва дышала, осознавая, что никогда больше не узнаю радости материнства. Это казалось не просто ударом — настоящей катастрофой.

Но было ещё что-то, что разрывалось внутри. Аслан. Как он воспримет это? Как отреагирует? Мы живём вместе уже полтора года, ни разу не обсуждали детей, но я знала, что он мечтал о них. А его мама? Она-то постоянно твердила о внуках.

Как теперь сказать им, что я лишена этой возможности? Конечно, я не просила эту миому и не моя вина, что эта опухоль выросла во мне, но...

Осознание собственной ущербности давило, как тяжёлый груз, который невозможно снять.

— Она твоя, Нина, — Аглая Семёновна похлопала мою маму по плечу, готовясь уйти. Её голос звучал сухо, но я знала — она переживала не меньше нашего. — У неё сейчас гормоны в хаосе, так что запасись терпением.

Медики, которые каждый день сталкиваются с подобными трагедиями, учатся прятать свои чувства за профессиональной бронёй. Но Аглае Семёновне было искренне жаль. Только изменить что-то она не могла.

— Спасибо, Аглая, — мама вытирала слёзы, хотя старалась держаться. — За всё.

— Зайди ко мне позже, — тихо ответила врач и поспешно покинула палату.

Мама села рядом на кровать, её руки были теплыми, как в детстве. Она обняла меня осторожно, стараясь не задеть швы.

— Доченька, — её голос дрожал, но в нём было столько любви, что я почувствовала, как что-то во мне начинает потихоньку отпускать. — Всё образуется, милая. Мы справимся.

— Мама, — я всхлипнула, вжалась в её плечо. — Где Аслан?

Я почувствовала, как её руки чуть напряглись, но она тут же заставила себя расслабиться.

— Он поехал домой, милая, — сказала она как бы между прочим, стараясь придать голосу лёгкость. — За кое-какими вещами для тебя. Хочешь что-нибудь? Я позвоню, попрошу.

— Не надо, мама, — покачала я головой, зарываясь носом в её ладонь. Её руки всегда пахли так знакомо и успокаивающе, словно детство вернулось. — Я сама ему позвоню.

Мама на секунду замялась.

— Не стоит, Яся, — глухо проговорила она. — Отдыхай сейчас и набирайся сил. Поговоришь с Асланом, когда он приедет.

Я ничего не ответила. На душе было пусто и тяжело. Я продолжала плакать у мамы на руках, пока слёзы не иссякли, и, утомлённая рыданиями, провалилась в сон.

Просыпалась я несколько раз за ночь, но каждый раз, когда спрашивала медсестру об Аслане, слышала одно и то же: «Ваш муж не приходил». Её голос звучал обыденно, как будто в этом не было ничего удивительного, но для меня каждое её слово становилось иглой, впивающейся в сердце. Почему он не пришёл? Может, он занят? Может, не знает, что сказать?

На следующий день меня снова навестила мама. Она принесла обед, фрукты, тёплую шаль и новые слухи о наших знакомых. Рассказала, как тётя Оля обещала зайти, но опять поссорилась с мужем, и тот отказался её завезти на своей старенькой «Ладе». Как соседка, тётя Вера, упала вчера с лестницы и сломала руку. А Геля, подружка детства, что жила через дом, передаёт привет и желает мне скорейшего выздоровления.

Обыденные истории, которыми она старалась заполнить тишину и не говорить о главном. Я слушала, кивала, но не спрашивала об Аслане. Вообще не говорила ни о потере, ни о муже.