Пролог: Письмо из Никогда
Веселундия вздыхала, укутываясь в покрывало вечерней прохлады. Воздух, густой от аромата жасминовых конфет, растущих вдоль тропинок как живые изгороди, смешивался с запахом свежеиспеченных булочек «Утренний Смех» из пекарни Братьев Блинчиков. Над крышами, похожими на перевернутые чашки для какао, парили летающие зонтики – стая разноцветных медуз, трещавших от электрических разрядов и оставлявших за собой радужные шлейфы. В самом сердце городка, на Площади Внезапной Радости, булькал Фонтан Сюрпризов. Он извергал не воду, а жидкий свет, струи которого переливались всеми оттенками смеха: от озорного оранжевого до задумчивого сиреневого, от стыдливо-розового до искрометно-золотого. Иногда из светящейся пучины выпрыгивали рыбки-фейерверки, взрываясь высоко в темнеющем небе брызгами искрящихся эмодзи – сердечек, звездочек и смеющихся рожиц.

На краю этого волшебного кипения, свесив ноги так, что кончики его вручную разукрашенных маркерами «на удачу» кроссовок почти касались светящейся воды, сидел Джо-Джо Весельчак. Его огненно-рыжие волосы казались темнее в сумерках, а веснушки, словно рассыпанные чьей-то щедрой рукой золотые пылинки, почти сливались с кожей. В пальцах он вертел осколок циферблата – теплый, с чуть зазубренным краем. Последняя память о Тихоне. Будильник-друг, жертвуя собой, разлетелся на части, спасая своих друзей и саму Веселундию, теперь напоминал о себе лишь тихим звоном крошечной шестерёнки, которую Джо-Джо носил в кармане жилета, рядом с камнем в виде Чихающего Кота.
– Эх, дружище… – Джо-Джо подбросил осколок, ловя его с привычной ловкостью, будто это была не стекляшка, а волшебная монетка судьбы. Он прижал его к щеке. – Без твоих утренних песен… Даже солнце встает как-то неохотно. Или это только мне так кажется? Помнишь, как ты заливался «Вставай, соня, а то опоздаешь на Облачную рыбалку!»? Хотел бы я услышать этот звон… Хоть разок… Как раньше…
Рядом, растянувшись на теплой плитке из шоколадного мрамора, дремал Бублик – пёс-сыщик, чья шерсть цвета закатного апельсина сливалась с отблесками фонтана. Его большие, бархатные уши вздрагивали при каждом веселом всплеске, а нос, украшенный звездой-шрамом от давней встречи с колючкой кактуса-насмешника, подергивался, улавливая невидимые следы прошлого и будущего. Внезапно пёс громко чихнул – «Апчхи-бум!» – и из его ноздри вырвалась крошечная конфетти-бабочка, сверкнув радужными крылышками. Она, порхая как запятая в воздушном предложении, спикировала прямо в светящийся поток фонтана. Вода тут же вздыбилась, закружилась воронкой и с мягким булькающим звуком, похожим на удивленный вздох, вытолкнула на поверхность стеклянную бутылку странного вида. Она была темно-зеленой, как бутылочное стекло склянок из старых аптек, а бирюзовая пробка была туго обмотана колючей, ржавой проволокой, от которой веяло запахом старого железа и заброшенных чердаков.
– Гизмо, смотри! – закричал Джо-Джо, едва не свалившись в фонтан в порыве азарта. Он схватил скользкую бутылку. Бирюза на пробке светилась изнутри холодным, таинственным светом, словно зрачок древнего духа, уснувшего на дне океана времени. – Это же послание в бутылке! Настоящее! Как в книжках про пиратов!
Гизмо, девочка в комбинезоне цвета засохшей голубики, щедро перепачканном машинным маслом и карамельными подтёками, сидела под раскидистым механическим зонтом, собранным из шестерёнок разного калибра. Она оторвалась от паутины проводов «Смехометра 2.0», который тихонько пощелкивал у нее на коленях.
– Джо, стой! Не спеши! – предупредила она, прищурив один глаз, как делала всегда, когда включалось ее «техническое чутье». – Помнишь историю с «Невинной Коробочкой Сюрпризов»? Та, что с печатью Хохов? Из нее вылез тот противный клоун-пожиратель носков! Чуть не сожрал все мои полосатые! Может, тут тоже ловушка?