Катя
– Какие планы? Может выпьем где-нибудь облепиховый чай вечером? – спрашивает только что пришедшая на смену в клинику коллега Вера.
Несмотря на то, что время близится к полудню, она сладко зевает и выглядит так, будто десять минут назад встала с кровати. Впрочем, не удивлюсь, если так и есть. Вера всегда была совой, а теперь, когда ее округлившийся животик уже невозможно скрыть под медицинской формой, эта засоня постоянно спит. И в ординаторской, и даже в кабинете нашего главврача Тимура Шахова, который со своей любимой жены пылинки сдувает.
Жены… Все еще в шоке от того, как быстро все у них закрутилось. Что ни говори, а Вера и Шахов – это история любви, достойная экранизации. Наши медсестры лили бы слезы и не отрывались от телека, покажи что-нибудь подобное на «России 1» или «Домашнем».
– Можем, – соглашаюсь я, но без особого энтузиазма.
Последняя неделя меня здорово вымотала – никуда не хочется, но с тех пор, как Шахов появился в нашей клинике и украл у меня все внимание Веры, мы так редко проводим с ней свободное время. Подозреваю, что когда подруга родит, мы вообще будем видеться лишь по праздникам, поэтому…
– Не хочешь? – удивляется Вера, которая явно не привыкла к тому, что я могу отказаться от движа.
– Хочу, – спешу успокоить ее, касаясь плеча ладонью. – Устала просто. Извини.
– Да какие извинения? Я прекрасно все понимаю, – она вздыхает. – Мне кажется, из-за моей анемии страдаю не только я, но и ты. Спасибо, что взяла утром моих пациентов.
– Брось, – отмахиваюсь я. – Это мелочи.
– Ничего не мелочи… – прямо вижу, как начинает накручивать себя Вера.
– Буду надеяться, что когда я забеременею, ты сделаешь для меня то же самое, – неловко шучу я.
Неловко, потому что мы обе понимаем, что в личной жизни у меня в последнее время полнейший штиль. И забеременеть я могу разве что от святого духа.
– Ладно, давай ты сегодня отдохнешь, а завтра мы с тобой вместе пообедаем? – предлагает Вера. – У тебя же вторая смена будет?
– Угу…
За нами громко хлопает дверь приемного. Раздаются суетливые шаги. Потом звук колес медицинской каталки по кафелю.
– Опять привезли кого-то, – успевает шепнуть мне на ухо Вера за секунду до того, как в коридоре показывается Шахов.
Щеки подруги тут же розовеют. Вот я прекрасно отношусь к ней и Тимуру Юрьевичу, но когда в собственной личной жизни провал за провалом, как-то завидно смотреть на чужое счастье. Я, наверное, ужасный человек…
– Городецкий Даниил Владиславович, 32 года, упал со склона, катаясь на лыжах. Подозрение на сотрясение, многочисленные ушибы… – доносится до меня монотонный голос медсестры, которая передает старшему по смене краткий анамнез пострадавшего, а у меня вместе с каждым произнесенным словом сердце уходит в пятки…
Как в замедленной съемке вижу, как Шахов подходит к каталке, на которой лежит мужчина, о чем-то переговаривается с врачом и медсестрой. Но еще до того, как я успеваю приблизиться к ним, чтобы посмотреть и убедиться в том, что все это чудовищная ошибка, они исчезают.
– Эй, Кать, ты чего? – прихожу в себя, когда Вера дергает меня за рукав медицинской формы. – Побледнела. Ты здорова?
– Здорова, – бормочу я, едва шевеля языком. – Показалось, что знакомый.
– Пациент, которого привезли? – уточняет Вера.
– Угу.
– Лихач какой-то, – подруга качает головой. – Как зима начинается, так у нас эти лыжники и сноубордисты прописываются в отделении…
– Ага, Вер… Я пойду посмотрю.
Медленно ступая по коридору, подхожу к смотровой. Через приоткрытую дверь слышу собранный голос Шахова и другой… Тягучий, как мед, чуть с хрипотцой и такой до боли знакомый… Сколько раз я слышала его в своих снах за последние годы?
Останавливаюсь, хватаясь за дверную ручку, не зная, чего я хочу больше – закрыть эту чертову дверь и никогда не слышать голоса Городецкого или, наоборот, открыть ее нараспашку и посмотреть в лживые глаза человека, который двенадцать лет назад назывался моим мужем. Которой меня растоптал. Ушел в закат, оставив меня один на один с моими страхами и проблемами.
