— Бабуль, ведь хорошо же, если нестяжатели возьмут верх над
Иосифлянами? — задала немного провокационный вопрос Дуняша, садясь
на новенькую лавочку. Они теперь стояли повсюду, и если поначалу
казалось, что это баловство и некому, да и некогда будет сидеть на
них, то сейчас уже появились любимые места и те, куда присаживались
по необходимости.
— Как сказать, — смотря вдаль, задумчиво произнесла Аграфена и с
удовольствием вытягивая отёкшие ноги.
— Во всяком случае это будет честно! — неожиданно звонко
воскликнула боярышня и вскочила. Усидеть на месте оказалось выше её
сил.
Её точка зрения была однозначна! За прошедшие годы церковники
столько нахапали, что сами пришли в изумление. А теперь нашлись
среди них деятели, заявившие, что православие нуждается в
собственном воинстве, поскольку надо активнее бороться с ересью и
неплохо бы князю подчиниться священнослужителям.
И вдруг многие, очень многие монахи осудили этот порыв братьев
по вере, потребовали остановиться и вспомнить о боге, о душе и
миссии ушедших от мирской жизни. Заговорили о полном отказе от
владения землями, от традиции вкладов за право влиться в их ряды и
власти над крестьянами.
Спор разгорался нешуточный и затрагивал каждого.
Дуня следила за этим отстраненно, принимая в расчёт послезнание.
Она знала, что победят церковники-управленцы с амбициями, но им
придется поступиться некоторыми своими правами, а московские князья
крепко запомнят попытку захвата власти и боле не дадут слабины.
А сейчас всех ждёт смута в умах, но хищники договорятся между
собой, а народ… как всегда крайний в очереди за благополучием.
Дуня не сразу сообразила, какие политические силы собираются
столкнуться, а ведь это переломный момент в истории! В её
исторической ветке спор за то, какой властью должна обладать
церковь, произошел немного позже, а тут он набирал силу прямо на её
глазах.
Монахини оживленно обсуждали речи знакомых им иерархов, пытались
понять, к чему приведёт победа кого-либо из них. Дуняша была занята
своими делами, а потом она услышала прозвища тех, кто осудил
накопленные церковью богатства и поняла, что началось
противостояние нестяжателей с иосифлянами.
И так умно они спорили, что одного послушаешь — прав! Другого
услышишь — и тоже прав!
Взять того же Иосифа Волоцкого, решившего пустить накопленные
церковные активы для укрепления власти. Активен, убедителен, умён и
амбициозен. Это же революционер от церкви! Его поддерживали по
разным причинам, но Дуняша не понимала, почему в её истории его
поддержал князь, ведь иосифлянами ему предназначалась всего лишь
роль военного вождя на службе церкви.
— Дуняша, ты не понимаешь, — покачала головой улыбчивая
Аграфена, покоренная речами молодого Иосифа. Ей забавно было
видеть, как внучка расхаживает перед её носом, то хмурясь, то
принимая вдохновленно-боевой вид, словно с кем-то спорит.
— Да всё я понимаю! — вспыхнула Дуня и обличительно наставила
палец: — Вам страшно отпустить крестьян и отдать подаренные
земли.
Дуне хотелось выкрикнуть обвинение, что церковь присосалась к
чужому труду, но промолчала. Она уже достаточно пожила в монастыре
и видела, что здесь все работают. Работают и молятся за весь народ,
а накопленное используют для помощи нуждающимся. Вот только не
трать крестьяне пять дней в неделю на работу на церковных полях, то
и помощь им была бы не нужна.
— Ты говоришь злые слова, — осуждающе покачала головой
добродушная Аграфена. — Не понимаешь всего в силу возраста, но
спешишь очернить наши помыслы.
— Прости меня, — Дуня сдулась, присела и прижалась к ней. — Я
вижу, как много трудятся сестры и поддерживают друг друга. Вижу,
что вы не отказываете просящим. Но весь ваш труд и
самопожертвование меркнет перед тем, что все вы невольно стали
рабовладельцами.
