Белая королева для Наследника костей - Айя Субботина

Глава первая: Мьёль

В храме стоит оглушительный аромат можжевельника: послушницы бросают в жаровни веточки, перевязанные голубыми и белыми лентами, просят богов Севера благословить мой брак детьми и любовью, желают много лет жизни мне и моему будущему мужу. Пропади он пропадом.

Жрец тянет ко мне руки, трясется и хватает мои пальцы в тиски своих потных, мягких, как тесто, ладоней. Он боится - и вонь его страха перебивать аромат можжевельника. Ненавижу его. Этот старый боров дважды приказал моей набожной матери высечь меня за то, что я в день скорби съела горсть малины, и трижды по его науськиванию она держала меня на хлебе и воде, заставляла наизусть заучивать священные писания. Жаль, что его не сожгли вместе с остальными, жаль, что убийца пощадил недостойного.

— Я слышала, он сын Нэтрезского императора, - шепчется за моей спиной дочка какого-то местного ярла. Одного из тех перебежчиков, что присягнули на верность узурпатору лишь бы сохранить свои жалкие жизни.

— Дура ты, - отвечает ей та, чей голос мне знаком. Офа, дочка тощего Джеана, у которого гнилые зубы, десяток девок для траханья и громкая слава труса. - Император слишком молод, чтобы у него был такой взрослый сын.

— У императора рогатая жена, - первая громко сплевывает себе под ноги, словно боится, что теперь рога отрастут и у нее. - И у этого... тоже рога.

— Это шлемтакой, я видела, - хвалится Офа. - Вчера, своими глазами, когда отец на верность присягал.

— А правда, что он смерть, какой страшный?

— Вот ты дура! Хорошенький. Я бы такому дала хоть на колючей соломе.

— Он же... мертвый. – В голосе девчонки слышится ужас.

— И что с того? У моего живого Рида глаза белёсые, как у рыбы, и изо рта воняет. А у этого зубы белые, ровные, как тот жемчуг.

«У жеребца моего тоже - дай и ему», - мысленно отвечаю я.

Хочется повернуться к ним, сказать что-то едкое, но я молча жду у алтаря своей участи.

Я –коронованная смертью Белая королева разрушенного государства.

И когда все голоса разом стихают, я понимаю, что пришел мой палач. Не оглядываюсь, безмолвно, одними губам шепчу молитвы богам-защитникам Северных земель: Суровая мать, дай мне сил с честью выдержать все испытания; Отец Северный ветер, дай мудрости; тетка Лютая стужа, выстуди из моего сердца всю теплоту, сделай твердой, как ледяные зубы в северных просторах.

Шаг, еще шаг.

Мне холодно, ледяной страх проникает под тонкую ткань подвенечного платья, вгрызается в самую душу. А ведь я дочь северных королей, что правили здесь со времен сотворения мира. Но рядом с этим убийцей мне невыносимо холодно. И невозможно страшно – хоть прыгай в ледяные воды Грида следом за отцом.

Но… поздно.

Я не смогла, как он. Я ослаблена жаждой жизни, стыжусь желания еще немного оттянуть время своего смертного часа, украсть у Костлявой еще хоть день жизни.

Новый Король Севера становится рядом, забирает мою руку из толстых трясущихся ладоней жреца. Хочу посмотреть на него – и не могу. Умираю от страха. Сил едва хватает, чтобы не гнуть спину и вслед за жрецом повторять слова брачной клятвы: по ту сторону двери жизни и по эту – быть вместе, в самой темной печали и в самой светлой радости – быть вместе, в нищете и в богатстве – быть вместе.

Моим пальцам в его ладони… уютно. Он носит черные перчатки из бобровых шкурок, но даже сквозь них я вижу фиолетовый туман древнего, как мир, колдовства мейритов. Говорят, он плоть от плоти самой смерти, говорят, он искупался в крови младенцев, говорят, он убивает одним лишь взглядом.

Толстяк заканчивает обряд. Церемония коротка до неприличия, но мне радостно и легко от того, что все, наконец, позади.

Осталось последнее – поцелуй.

Я замираю, когда он поднимает с моего лица расшитую вуаль, уговариваю себя не закрывать глаза, но жмурюсь так сильно, что веки наполняет боль.