Барон с партийным билетом - Илья Рясной

Сабля кривая. Улыбка кривая. Морда тоже кривая. Басмач Абдрахман во всей красе. И говорит по-русски криво, безобразно коверкая слова:

– Что, Красный шайтан, лишишься башка! Абдрахман сильнее! Абдрахман тебе башка рубить! Ты не можешь Абдрахману башка рубить, потому что сабля нет!

И хохочет – как ворона каркает. Но, в чем-то он прав. В его готовности «башка рубить» я никогда не сомневался. Он ведь один из последних курбаши – предводителей крупных басмаческих банд, терзающих юг Туркестана. Из-за звериной хитрости и жестокости продержался дольше других. Долго же мы за ним гонялись. Почти дожали, и вот…

В азарте преследования угораздило меня с пятью бойцами вырваться вперед. В результате угодили под камнепад. А потом и под пулеметную очередь. Так и остался я один. Вот теперь стою на каменистой площадке у самого обрыва. Вокруг меня пятеро ближайших нукеров Абдрахмана возвышаются в седлах пританцовывающих и взволнованно бьющих копытом лошадей, которые еще не отошли от бешенной скачки. Но скачка не закончилась. И нукеры всем своим видом показывают нетерпение. Оно и неудивительно – какое тут терпение, когда по твоим пятам идет закаленный в боях, не знающий пощады отряд войск ОГПУ.

Понятно, что разумнее побыстрее покончить с русским и улепетывать, что есть мочи. Но Абдрахману никто не противоречит. Те, кто противоречили, давно мертвы. Потому что предводитель банды самонадеян, свиреп, беспощаден и не терпит никаких возражений. Бай он и есть бай.

– Да, ты силен, – кивнул я, и его улыбка стала еще шире. – Но скажи, если ты так силен, где твои люди, Абдрахман? Где те сотни нукеров, которые служили тебе? Где декхане, которые покорно валились тебе в ноги при одном твоем появлении?

Абдрахман издал нечленораздельный звук.

– Нукеры легли и кормят грифов, Абдрахман. А без них ты не силен. Без них ты слаб. И декхане больше не будут кланяться тебе. А оставшиеся воины скоро тебя убьют – ты им давно надоел! И, кстати, твоя отрезанная голова – это им прощение от советской власти всех грехов.

А, терять все равно нечего. Полный надежд и свершений 1933-й год, похоже, стал для меня последним. Оставалось напоследок хоть позлить этого горного барана. И, может быть, посеять зерна раздора – глядишь, что и получится. Вон как басмачи напряженно и многообещающе переглянулись.

– Ах ты, сын ишака и внук лисицы! – взвизгнул Абдрахман. – Я буду резать тебя по частям! Я буду возить тот обрубок, который еще дышит, по дорогам! Буду показывать тебя правоверным! Я буду посыпать твои раны солью! Я буду…

Фантазия у него разгулялась. Но ее полет прервали самым бесцеремонным образом.

– Курбаши, гяуры уже у подножья горы! – подскакал к нему всадник. – Нам надо спешить!

– А, – досадливо воскликнул Абдрахман и сделал в направлении меня, связанного и пытающегося сохранять гордую позу, шаг.

Улыбка басмача стала еще кривее, морда – безумнее. Он поднял свою саблю.

Ну вот и все. Спасения нет.

Что, же товарищи по борьбе. Надеюсь, моя жизнь не прошла даром. Прощайте!

Кривая сабля начала движение. И мир для меня померк. Звуки и свет пропали…

Блымс – звон стали. Я ощущаю в руке удобную рукоятку. Не думая, по наитию, взмахиваю рукой. Снова звон стали.

Померкший было мир вокруг меня включился. Только света в нем куда меньше. Здесь нет солнца. Будто нанизанная на шпиль старой башни висит огромная, с красным отливом, луна.

Я плохо понимаю, что происходит. Ощущаю, что зажат с одной стороны каменной стеной, с другой – монотонно журчащей речкой. Но осматриваться времени нет. Руки двигаются сами.

Больше чувствую, чем вижу – сверху на меня летит клинок. И слышу крик:

– Отдай свое ухо!

У меня всего два уха, и первым попавшимся отдавать я их не намерен. Поэтому парирую удар лезвия. Еще один. Заодно оцениваю обстановку.