Глава 1: Город Тусклых Фонарей и Необычное Приглашение
Представьте себе, если сможете, Город, затерянный не столько в пространстве, сколько во времени – а может, и вовсе вне его привычного течения. Город Тусклых Фонарей. Никто из его обитателей, даже самые седобородые старожилы, уже и не помнил, чья рука зажгла эти фонари впервые, и отчего пламя в них было таким скудным, таким нерешительным, словно ему не хватало воздуха или простой человеческой радости. Их слабый, дрожащий свет выхватывал из вечного полумрака приземистые дома с подслеповатыми окнами да редких прохожих, чьи лица казались вылепленными из того же серого, безрадостного материала, что и камни мостовой.
Краски здесь давно выцвели, словно извиняясь за свою былую яркость. Алый цветок, дерзнувший распуститься под чьим-то окном, быстро бледнел, поникал, стыдливо пряча свои лепестки. Небо? О, небо над Городом почти всегда куталось в плотную, непроницаемую вуаль облаков, и жители давно позабыли, бывает ли солнце иным – ослепительным, золотым, дарующим тепло. Они сроднились с этой вечной серой полутьмой, с этой тишиной, которую лишь изредка нарушало шарканье стоптанных башмаков по брусчатке да приглушённые, лишённые эмоций разговоры, больше похожие на обмен вздохами.
Нет, жители Города Тусклых Фонарей не были злы по своей природе. Просто… они смертельно устали. Устали от дней, похожих друг на друга, как две капли мутной воды, от нехватки света в своих домах и душах, от самих себя, наконец. Каждый в этом городе был поглощён своими маленькими, но такими, казалось ему, важными заботами. Один с упорством маньяка пересчитывал по вечерам свою коллекцию старых, пыльных шляп, страшась не столько пропажи, сколько нарушения привычного ритуала. Другая, дама с печальными глазами, без конца переставляла на комоде армию фарфоровых слоников, тщетно пытаясь найти для них то единственно верное место, которое принесло бы ей хоть каплю покоя. А третий, солидный господин с неизменным портфелем под мышкой, ежедневно наматывал круги по одним и тем же улицам, от одного серого дома к другому, с важным видом рассказывая встречным о своей невероятной занятости, хотя никто, положа руку на сердце, не мог бы сказать, в чём эта занятость заключалась и приносила ли она хоть кому-нибудь пользу.
И был в этом городе мальчик. Звали его Алёша. Сколько ему было лет – десять или сто – сказать было трудно. Время здесь текло по-особенному, неспешно, вязко, как остывший кисель. Алёша не гонялся за шляпами и не двигал слоников. Его сокровище было иным – маленький, неказистый осколок стекла, подобранный когда-то на заброшенной городской окраине. Если долго-долго, затаив дыхание, смотреть сквозь него на чахлое пламя ближайшего фонаря, то порой, на одно лишь мимолётное мгновение, казалось, что свет становится чуточку живее, и в нём, словно заблудившиеся светлячки, вспыхивают крошечные искорки иных цветов – синие, как васильки, зелёные, как первая весенняя травка, золотые, как забытый солнечный луч. Алёша мог часами просиживать на своём старом подоконнике, прильнув глазом к драгоценному стёклышку, в ожидании этих мимолётных чудес. Соседи, видя это, лишь качали головами: «Опять наш Алёша со своим стёклышком беседует», – но не бранили, нет. Им было, по большому счёту, всё равно.
Алёша часто думал, закрыв глаза: неужели так будет всегда? Неужели там, за последним тусклым фонарём, за серой городской стеной, нет ничего иного? Старики, понизив голос до шёпота, иногда вспоминали древние предания о неких Далёких Холмах, где солнце никогда не прячется за тучи, где трава изумрудна, а птицы поют так, что душа замирает. Но эти рассказы звучали столь же неправдоподобно, как сказки о молочных реках и кисельных берегах. Да и кто отважился бы отправиться на поиски этих неведомых Холмов? Путь, уверяли предания, долог и опасен, а здесь… здесь хоть и тускло, хоть и серо, но всё до последней выбоины на дороге знакомо и привычно.
