Аритмия - Анна Джолос

ДАРИНА АРСЕНЬЕВА

Наши дни

Москва, октябрь

Монотонная речь многоуважаемого профессора Преображенского обманчивой, убаюкивающей рапсодией разносится по аудитории. Пожилой седовласый мужчина восседает за кафедрой и ведёт неспешный диалог с самим собой. Именно так может показаться на первый взгляд… Потому что на большинство его вопросов в ответ звучит лишь постыдная тишина.

Если честно, большая часть студентов откровенно спит. Оно и понятно. Пятница, последняя пара, которая, к слову, заканчивается довольно поздно. Ещё и погода как нельзя лучше располагает ко сну – дождь, ритмично барабанящий по крышам, заливает улицы весь день напролёт...

Поворачиваю голову влево и не могу сдержать лёгкую улыбку. Картина маслом: в то время как преподаватель толкует о грамматике, Бобылёва и Вершинина возлежат друг на друге и бессовестно предаются сладостному дрёму.

Михаил Валерьевич прерывает лекцию и после затянувшейся паузы вымученно-горестно вздыхает.

С запоздалым ужасом понимаю, что он в этот самый момент тоже поймал девочек с поличным. Пристальный, хмурый взгляд из-под очков с широкой оправой и плотно сжатые губы – прямое тому подтверждение.

Аккуратно толкаю Ингу локтем в бок. Притом дважды. Девушка, однако, никак не реагирует и по-прежнему продолжает пребывать в царстве Морфея. Ощутимо наступаю ей на ногу, и только тогда она, часто моргая, распахивает подведённые стрелками глаза.

– Спятила, Арсеньева?! – грозно шипит, не сразу сфокусировавшись на моём лице.

– Вершинина, – глубокий голос профессора тут же проясняет ситуацию, – будьте так любезны, напомните нам, пожалуйста, сколько спряжений имеет латинский глагол?

Инга расправляет спину, изящным жестом перекидывает волосы через плечо и лишь после всех этих манипуляций, с присущей ей невозмутимостью, смотрит на Преображенского.

– Четыре, – прикрывая рот учебником по латыни, шепчу я.

– Четыре, – повторяет она, обольстительно при этом улыбаясь.

– Верно, – глядя на меня, кивает профессор.

– Я всегда вас слушаю, Валерий Михалыч, – зачем-то добавляет Вершинина.

Валерий Михалыч! Стыд какой…

Бью себя по лбу тем самым учебником. Надо сказать, в повисшей тишине выходит чересчур громко.

– Вы бы лучше соседку свою в чувство привели, – недовольно комментирует мой казус преподаватель. – Зарубите себе на носу, в школу идут для того, чтобы научили, а в высшее учебное заведение приходят за тем, чтобы учиться! Улавливаете разницу?

– Я ж вроде правильно ответила на ваш вопрос, – искренне недоумевает Инга, закидывая в рот две плоские таблетки рондо.

Преображенский припечатывает её гневным взором.

– Хотите? – девчонка вскидывает вверх руку. – Ничего запрещённого, просто мятные конфетки.

Посылаю ей выразительный взгляд.

Подарить бы этому человеку тормоза... Иногда она серьёзно перегибает.

– Неслыханная дерзость! – возмущенно кричит профессор, брызжа слюной. – Некоторые из вас… даже до первой сессии не дотянут!

На этих словах голову с парты поднимает и встрепенувшаяся Бобылёва.

– Звучит как угроза, – никак не угомонится Вершинина.

– Вместо того, чтобы занимать чужое место, шли бы вы… на завод пахать!

– На завод? Пфф… Не для того меня мать растила, – насупившись, язвит Инга.

– Не надо, – тихо прошу я, под столом накрывая её ладонь своей.

– И место моё, кстати, оплачено! – угрюмо взирает на него она.

Боже, ну зачем дерзит, провоцируя конфликт?

– Деньги – не гарантия того, что вы останетесь в академии, – опасно прищуривается Преображенский. – Здесь расслабляться нельзя, это вам не шарага какая-нибудь! В любой момент можете вылететь отсюда как пробка!

– И снова угрожаете… – устало вздыхает она, поднимаясь со своего места.

– Я вас ещё не отпускал! – пуще прежнего гневается Михаил Валерьевич.