Голос, рождённый в молчании
…Июльское небо было необычно низким. Мягкий свет, словно разлитый мед, тянулся между крышами новых кварталов, в окнах отражались золотые пластины солнца. Город жил своим размеренным, почти убаюкивающим ритмом: над зелёными бульварами летали дроны-доставщики, по стеклянным тротуарам неспешно стекали людские потоки – кто-то возвращался с работы, кто-то затерялся в суете вечера, а кто-то, как Томас, шёл к дому и не спешил поворачивать ключ в двери.
В этот час каждый звук казался громче: далёкие детские крики на спортивной площадке, щебет искусственных воробьёв в кронах, сигнал вызова на часах. Но Томас шел молча, прислушиваясь только к собственным шагам, и будто бы нащупывал в них ритм давно потерянной мелодии. Иногда он ловил себя на мысли: «А что, если это и есть настоящее счастье – чувствовать, как гудит земля под подошвами, знать, что дома тебя ждёт свет в окне?»
Дома его встретила тишина. Тёплый, привычный запах: кофе с корицей, намёк на парфюм Алины, лёгкая горечь прогретого пластика от электроники в углу. В прихожей всё было разложено по местам: аккуратно сложенные ботинки, светлая куртка Алины, над дверью – фотография, где они еще совсем молодые, стояли вприпрыжку на фоне футуристического парка, улыбались – каждый своей мечте.
Алина появилась, как всегда, внезапно. Она умела двигаться почти беззвучно, и Томас уже не удивлялся, когда, повернувшись, видел её в дверном проёме. В руках – чашка чая, взгляд чуть усталый, но ясный, будто внутри у неё был собственный резервуар солнечного света.
– Ты опять задумался, – сказала она вместо приветствия.
– Как всегда, – усмехнулся Томас, забирая чашку и на миг задерживая её руки в своих.
– В лабораторию пойдём сразу? Или…
Она не договорила, но он знал, что скрывается за этими «или». Иногда им обоим казалось, что вся их жизнь теперь свелась к этому странному проекту, который отобрал у них все выходные и оставил только чувство постоянного недосказанного чуда. Они жили рядом, спали в одной постели, но во снах встречались редко: каждый был погружён в свою тьму и свою надежду.
– Пойдём. Не могу больше ждать, – наконец ответил Томас. – Сегодня должно получиться.
По пути в кампус они шли через парк, где на аллеях гудели прозрачные фонтаны, дети гонялись за голографическими шариками, пожилые пары кормили «умных» голубей, а над головой едва слышно проплывали легкие аэротакси. Мир был странно спокоен. В глубине души Томас чувствовал: такие вечера – это прощание с чем-то очень важным, что уже не вернётся. Он не делился этими мыслями, но иногда ловил на себе такой же взгляд Алины – настороженный, нежный, упрямо цепляющийся за мгновение.
В университете всё было по-другому: пахло озоном и чистыми платами, в лаборатории светились мониторы и звенели крошечные кулеры. Их рабочее место походило на нервный центр большого организма: тут собирались программисты, инженеры, даже художники – каждый привнёс в проект частицу себя. Но только Томас и Алина знали, как долго шли к этому рубежу.
Они скинули куртки, прошли мимо серверных стоек – там, в глубине, как сердце под бронёй, пульсировала главная матрица. Её называли по-разному: «Куб», «Ядро», «Малыш», – но официально она носила имя AGI, искусственный общий интеллект. Пока ещё – эксперимент, мечта, строка в отчёте.
Томас по привычке провёл пальцами по металлическому корпусу:
– Ну что, малыш, сегодня твой день рождения?
Алина улыбнулась, но в глазах у неё мелькнула тревога. Последние недели были невыносимы: почти каждый запуск оканчивался сбоем, протоколы путались, датчики перегревались, а код будто жил собственной жизнью, постоянно сопротивляясь попыткам «довести до ума». Им казалось, что всё готово, но что-то ускользало, как вода сквозь пальцы.
