Английская жена - Эдриенн Чинн

Ливерпуль, 5 февраля 1946 года

Серая громадная «Мавритания» в ливерпульском доке больше похожа на какой-то склад. Черный дым валит из двух больших труб. Элли покачивает Эммета, закутанного в толстое шерстяное одеяло и многочисленные одежки, которые она вязала всю зиму, сидя у камина. Воркует ему что-то прямо в ухо, похожее на маленькую ракушку. Малыш глядит на нее бесстрастными разноцветными глазами – синим и карим, – приподняв тонкие светлые бровки, готовые в любой момент нахмуриться, если вдруг что-то будет ему не по нраву.

Затяжной дождь наконец иссякает, и лайнер растворяется в надвигающихся клубах тумана и рокоте моря. По лицу Элли стекают капли.

– Нужен просто гигантский айсберг, чтобы потопить это корыто, – говорит Дотти, сестра Элли, и дует в рукавицы, чтобы согреть озябшие пальцы. – Вокруг Ньюфаундленда много айсбергов. Я читала в библиотеке.

– Спасибо, Дотти. Ты, как всегда, предрекаешь конец света.

Генри Берджесс, приподняв очки, прищуривается и смотрит на корабль.

– Не бойся, Элли Мэй. Я читал о «Мавритании». Этот лайнер еще с начала войны ходит в разные края по всем океанам. Он крепкий старичок.

Элли оглядывает пирс, заполненный тысячами молодых женщин, многие из них с младенцами на руках или малышами чуть постарше, с такими же, как у нее, опрокинутыми, испуганными лицами.

– Нас так много. – Она смотрит на отца. – Что мы все здесь делаем, папочка? – Прикусив губу, она смаргивает слезы. – Я совсем не помню, как выглядит Томас.

Генри поднимает руку в перчатке, словно желая погладить Элли, но медлит и сует ее в карман пальто.

– Не думаю, что он так уж сильно изменился.

– Я даже не знала об обмене пленными, пока не пришла эта телеграмма из Канады. Все еще не могу поверить, что он целых четыре месяца лежал в лондонском госпитале и был не в состоянии отправить мне весточку. А я даже не догадывалась!

– Ну хватит. Зато теперь, надо полагать, Томас здоров. Не ты ли говорила, что он опять начал выходить на рыбалку со своим отцом?

– Так он написал. Живет где-то на севере Ньюфаундленда, место называется Типпи-Тикл. Но я так и не нашла его на карте в нашей школьной библиотеке.

Дотти, кряхтя, перехватывает чемодан Элли другой рукой.

– Ты будешь там есть бананы и булки, а не черствый вултонский пирог, о который колено разбить можно. – Дотти надувает губки, накрашенные красной помадой, которую, как подозревает Элли, сестра стащила у нее. – Когда переберешься в Канаду, позабудешь о папочке так же, как позабыла о Джордже.

– Не говори ерунды. Вы моя семья. И я все никак не пойму, что случилось с той чудесной девочкой, какой ты была когда-то. Надеюсь, когда в следующий раз увижу тебя, ты повзрослеешь.

– Я уже повзрослела, Элли. Мне шестнадцать, я давно не маленькая. Спроси у Джорджа.

– Только это не совсем Канада, детка, – поправляет Дотти отец, – это Ньюфаундленд. Такой же британский доминион, как Канада или Австралия.