«Дар, Который Лучше Было Вернуть»
Кобан «Фурусато» пах.
Не просто пах – он вонял .
Смесью дешевого освежителя «Альпийский луг» (отдающего плесневым подвалом), жареным угрем из соседней забегаловки, потом отчаяния и вечной пылью, оседающей на разбитых мечтах. Кондиционер булькал, как утопленник в ведре. Сквозь трещину в стекле просачивался тусклый свет Адати – района, где надежды приходили умирать.
Рэйсукэ Амэмия , 32 года, детектив третьего разряда (и последней степени отчаяния), сидел за столом, похожим на доску для пыток. Перед ним – отчет о краже… садового гнома. Розового. С фаллическим намёком. «Шо: га най…» – прошептал он, ощущая, как тени под глазами сгущаются до консистенции нефти. В кармане мятого мундира – три пустых банки «Boss» и одна полная, четвёртая. Единственный источник света в его личной тьме.
Его дар – нет, проклятие – висел в воздухе плотнее смога.
Судзуки сан , призрак вора неудачника (мерцающий тускло серым, цвет уныния), тыкал полупрозрачным пальцем в потолок:
– Амэмия сан! Вы видели? Старуха из 2 го подъезда повесила бельё ВОСКРЕСЕНЬЕМ! Это же нарушение графика духовного равновесия! Надо составить протокол! Моя посмертная репутация…
Хонда сэнсэй , юрэй забывшего ритуал священника (цвета выцветшей рисовой бумаги), пролез сквозь стену, трижды поклонившись микроволновке:
– Амэмия доно! Этот кондиционер издаёт губительные вибрации! Они разрывают ауру кобана! Требуется немедленный обряд очищения! Где рисовая бумага для отчёта?!
Над головой зависла Мари тян , призрак провалившегося айдола (ядовито розовый пузырь глупости), затянув пронзительный кавер:
~То ки о кэ эй са цу ё о о!~
~Я ваша хи ка ри и и!~ (фальшиво).
Амэмия прижал ладони к вискам. Он видел их ВСЕХ. Не величественных онрё , не трагических теней. А этот юрэй трэш : воров париков, чинуш потустороннего мира, идиотов, застрявших из за разбитой чашки или непроданного сингла. Они висели на нём, как гири на утопленнике. Говорили. Требовали. Пели. Всегда. Даже в душе. Особенно в душе.
Его рука дрогнула, опрокидывая банку «Boss». Горькая жидкость разлилась по отчету о гноме, превратив «кражу» в «акт мистического исчезновения».
– Ямайэ… – прошипел он, но это не помогло. Никогда не помогало.
Телефон взвыл, как кошка под грузовиком. Амэмия поднял трубку, предчувствуя мерзость бытия.
– Кобан «Фурусато». Амэмия.
Голос диспетчера шипел, словно просачиваясь сквозь слой вечной пыли:
– Амэмия… кэ… участок 7 Б… дешевый отель «Луна парк»… мужик… кхе… утонул… ведре. Съезди… разберись. Свидетельница… девушка… странная. Весь в… кхе… воде. И… кхе… стоит.
Амэмия зажмурился.
– Стоит? Как, в смысле, стоит? Ведро стоит или мужик?
– Кхе… мужик. Или… призрак. Говорят… ты их… видишь. Кхе… Рэйсукэ Амэмия… окей?
Он бросил трубку. «Окей». Лучше бы его ослепили в детстве. Или отправили считать велосипеды в префектуре Окинава. Он поднялся, хрустнув позвонками, как разбитые надежды. Схватил три банки «Boss Rainbow Blend» – сегодня понадобится весь спектр дерьма.
– Судзуки, если докладаешь о белье – найди того гнома. Может, он его украл. Хонда сэнсэй… молитесь за душу в ведре. Мари тян… заткнись.
Он вышел под хмурое небо Адати. Его кей кар цвета потухшей звезды фыркнул черным дымом. «Луна парк». Дешевый отель. Девушка с глазами пустыми, как муниципальный бюджет. Вонь плесени, дешевого освежителя и человеческой глупости. Ведро. Вода. И в углу…
Оно.
Полупрозрачное. Мерцающее ядовито фиолетовым – цвет идиотизма по шкале Амэмии. И с… о боже … отчетливой вертикальной линией в районе паха.
– Ты че, на приколе?! – его голос сорвался в хриплый рев, пропитанный кофе и ненавистью ко всему сущему. – Ты даже после смерти со стояком ходишь?!
