Конец сентября оказался особенно теплым. По-летнему яркое солнце пробивалось через тюль на больших окнах одной из московских школ и разливалось мягким светом по классу математики. Этот класс не представлял ничего особенного – старые охристо-желтые парты из стружечного материала и такого же цвета фанерные стулья расположились в 3 ряда от темно-зеленой доски и учительского стола, покрытого все тем же желтым лаком и заваленного тетрадями. У доски стоял учитель, невысокий пожилой мужчина в голубой рубашке и легкой вязаной жилетке, с блестящей лысиной и в больших очках, из под которых смотрели слегка прищуренные серые глаза, как казалось, добрые. Руками он размашисто чертил в воздухе, можно было предположить, что Михалыч рассказывает о чем-то исключительно интересном.
Михалыч заслужил большое уважение у школьного начальства и многих родителей за способность «запихивать» знания даже в тех, кто всеми силами этого избегал. Благодаря его стараниям, класс сдал егэ еще в прошлом году, что освободило время для профильных предметов в выпускном. Осталось лишь несколько наиболее «трудных» учеников, Михалыч намерен был их усиленно дотягивать.
При всем умении, он практически не ставил плохих оценок, и любил к месту пошутить, выражено и демонстративно говорил с учениками на равных, и никогда не упрекал и не выдвигал требований, но скорее настойчиво просил, тратя порой целые уроки на то, чтобы растолковать какому-нибудь отстающему «важную тему». Михалыч достал список и окинул класс взглядом.
На задней парте, у самого окна, сидела девушка в серой футболке и синих джинсах, и задумчиво глядя в это окно, наматывала на палец прядь рыжих волос – как будто она совсем погрузилась в мысли, и даже не пыталась сделать вид, что слушает урок. Черты лица казались очень тонкими и по милому детскими: аккуратные линии челюсти и слегка вздернутый маленький нос, маленький рот и ярко алые губы на белоснежно-белой коже, и конечно, большие бирюзово-зеленые глаза. Но самой броской особенностью были густые и непослушные, торчащие в разные стороны рыжие волосы, которые не выцвели, но остались в том ярком насыщенном цвете, который обычно можно увидеть только у маленьких детей. Выражение лица, задумчиво-мечтательное, создавало впечатление, будто в этом окне она искала ответы на какие-то вселенские вопросы…
Михалыч усмехнулся и покачал головой:
– Ну таким, наверное, незачем много знать… —пробурчал он под нос. – Их и так разберут…
– А теперь решим задачку на сложение массивов!
– Алина, выходите к доске! —громко объявил он, подходя к парте. – Смотрели бы мы так на доску…
– А? что? —Алина резко вскинула голову, резко встала, громко скрипнув стулом, и как-то неуклюже улыбнулась, пытаясь скрыть, вероятно, замешательство.
–Выходите к доске, будем решать задачу!
– А-а-а… Зачем? – все с той же растерянно–глупой улыбкой спросила Алина. Поняв тут же бессмысленность вопроса, Алина опустила глаза в пол.
Сегодня почему-то она совсем не ожидала, что так внезапно и вдруг ее спросят, и тем более на математике. Эта наука, со всеми бесчисленными причудливыми значками, казалась чем-то неизмеримо сложным и таким же скучным. Было совершенно неизвестно, что привлекает людей в этих черных символах на белой бумаге. Если попытаться понять их смысл – то лишь начинает болеть голова. На тех, кто порой называл это интересным, Алина смотрела с каким-то даже восхищением , как будто на самоотверженных героев, которые, жертвуя собой, превозмогают эту головную боль и двигают вперед науку. Уже скоро, через неделю, ей исполнялось 18 лет, а через 8 месяцев предстояло сдавать егэ, к которому она совершенно не была готова, но ничто из этого не волновало сейчас.
